Читать книгу - "Игра души - Хавьер Кастильо"

так высоко, как только мог, но сигнала не было. Он походил по темноте подвала, держа телефон над головой в попытке поймать сеть, но напрасно. Вокруг было так темно, что яркость экрана раздражала глаза, но фотография его дочери Оливии на обоях на секунду превратилась для него в настоящий свет в конце тоннеля.

Нужно найти или выход, или что-то, чем он сможет выбить люк. С помощью фонарика на телефоне профессор осмотрел остальную часть помещения. Здесь почти ничего не было, кроме колонн, которые поддерживали потолок, и горы опилок, падавших по трубе рядом с лестницей. Голые стены были покрыты белой штукатуркой. Джим подошел к стеллажу, чтобы проверить, нет ли там какого-нибудь инструмента, который мог бы ему помочь. На стопке консервных банок с тунцом стояла маленькая деревянная лошадка, десяти сантиметров высотой, которую, похоже, выстругали вручную. Должно быть, ее сделал мистер Роджерс, как и домик, который Джим видел наверху. Он в спешке покопался в темноте, но нашел только небольшие предметы, которые едва ли могли служить ему ломом и вряд ли помогли бы выбить люк.

– Помогите! – закричал он снова, чуть не лишившись голоса.

К его удивлению, гудение пилы резко смолкло и наступила тишина, которая почти вибрировала в ушах.

Профессор глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и вдруг опять услышал шум, который так испугал его, когда он только оказался здесь. Он застыл и задержал дыхание, прислушиваясь к звуку, исходящему от одной из стен.

Шум повторился. Он был похож на удар закрывшегося деревянного ящика. Джим стремительно повернулся и в свете телефона, никак того не ожидая, увидел крошечную белую металлическую дверь, которая доходила ему до пояса.

Он медленно подошел к ней и обнаружил, что она закрыта на стальную щеколду. В голове что-то шептало, что за этой дверью скрывается возможное спасение, но чутье подсказывало, что, если он откроет ее, все может стать еще хуже. Джим присел на корточки и аккуратно открыл щеколду, стараясь не производить шума. Профессор подумал, что дверь могла вести в дом, и, если это так, он не хотел бы, чтобы мистер Роджерс узнал о его побеге. Джим осторожно открыл дверь. Его охватил страх, когда он увидел на своей коже тусклый теплый свет, исходящий из глубины длинного коридора тех же высоты и ширины, что и дверь. Он пристально всматривался внутрь, пытаясь понять, куда вел проход и откуда исходил свет.

Вдруг из конца коридора до него донеслась какая-то мелодия. Он тут же узнал ее: это была детская песенка «Лондонский мост падает»[18]. Ее напевал нежный голос, напомнивший ему голос матери. В памяти возник образ Оливии, которая не раз пела ее, строя и ломая мост из лего. На мгновение ему показалось, что это тот тоннель, о котором говорят побывавшие на грани жизни и смерти, и в этом свете он встретится с лучшими моментами своей жизни. Возможно, это и была смерть: вспомнить то, что делало тебя счастливым, чтобы оставшуюся вечность уноситься в памяти к тому, что заставляло чувствовать себя по-настоящему живым. По мере того как Джим полз по коридору, он начал различать слова песни, однако совсем не те, что помнил. Он понял, что приближался к чему-то более худшему, чем мог представить. Голос пел:

Лондонский мост падает,

Падает, падает.

Лондонский мост падает,

Моя милая леди.

Построй его из ран и слез,

Ран и слез, ран и слез.

Построй его из ран и слез,

Моя милая леди.

Он добрался до конца прохода, погруженный в мысли о Джине и о том, что Итан в последний раз видел ее живой, когда она отправилась к Тому. Вдруг он все понял. Долгие годы поиски молодой девушки исходили из предположения, которое никто никогда не оспаривал: а именно, что Джина так и не дошла до дома Роджерсов в Непонзите. Все строилось на попытке найти ее где-то в окрестностях и понять, кто мог похитить девушку на пути от моста Марин до дома ее молодого человека, или на вере в то, что она сбежала сама. Однако никто никогда не заглядывал дальше протокольных вопросов, заданных Тому, и не предполагал, что Джина могла все же постучаться в дверь Роджерсов.

Профессор Шмоер тихо заглянул в комнату под землей, откуда исходил свет, и увидел молодую девушку лет двадцати, со светлыми волосами. Она открывала дверки и ящики примитивного кухонного буфета. Перед ней на деревянной дощечке, служившей чем-то вроде столешницы, стояла стопка консервных банок. На девушке было длинное платье небесного цвета, подол которого стал черным от постоянного соприкосновения с полом. Джим замер, не веря своим глазам, будто перед ним появился призрак. Женщина стояла к нему спиной и не слышала его. Она была стройна, но ее движения выдавали усталость. Вдруг детский голос испуганно закричал:

– Мама, тут дядя!

Глава 46

Ночь 26 апреля 2011

Мирен Триггс

Дикое животное на пороге смерти еще помнит, как кусать.

Я закричала так громко, что голосовые связки вспыхнули огнем. Слишком много всего обрушилось на меня в один момент, будто это не могло дождаться своей очереди, чтобы разорвать меня на части: смерть, боль в животе, холод лезвия внутри моего тела и ледяное дыхание Итана в нескольких сантиметрах от меня.

Ведомая инстинктом, я в последний раз сверкнула клыками перед тем, как все потерять. Всегда остается последний луч надежды, за который можно схватиться.

Я изогнулась настолько, насколько могла, вытянула шею, повернулась к нему и вцепилась зубами в его дельтовидную мышцу. Подойдя ко мне так близко, он допустил ошибку. Собравшись с силами, я так яростно вонзилась в его плечо, что он разразился страшным воплем, от которого у меня задрожали барабанные перепонки.

– А! – заорал Итан.

Но я не отпустила его. Не разжала челюсти. Я не могла этого сделать. Привязанная к кресту, я понимала, что этот укус был последним, что у меня осталось, и я не могла его потерять. Не могла позволить, чтобы меня оставили здесь. Пусть я умру от потери крови, но Итан будет со мной, пока у меня есть силы не ослаблять укус.

И тогда… Он сделал резкое движение назад, пытаясь освободиться, и повлек меня за собой. Крест закачался и полетел вперед. Я почувствовала, как защекотало у меня в боку, как раз в том месте, куда вошел нож.

Мы падали.

Только тогда я заметила, что пол был усеян