Читать книгу - "Последний соблазн - Вэл Макдермид"

— Я очень благодарен вам за то, что вы согласились уделить мне время, — сказал Тони.

Вольф поморщился:

— Петра умеет убеждать. Она сказала вам, что я был женат на ее сестре?

Тони покачал головой:

— Нет.

Вольф пожал плечами:

— Петра все еще считает меня членом семьи. Поэтому я должен ей подчиняться. Итак, доктор Хилл, чем могу помочь?

— Не знаю, что вам сказала Петра.

— Насколько я понял, надо сохранять конфиденциальность, так как речь идет о серьезном преступлении. И вы считаете, что, возможно, преступник или кто-то из его семьи пострадал, попав в руки врачей-психиатров, так?

— Так.

— Поскольку вам нужна моя помощь, а это сфера моих научных интересов, беру на себя смелость предположить, что речь идет о Штази?

— Да, есть такая мысль.

Вольф, хмурясь, закурил сигарету:

— На Западе обычно путают Штази с КГБ, когда речь заходит об использовании психиатрии в политических целях. На самом деле в Германии динамика была другой. У Штази в распоряжении находились огромные ресурсы, однако использовались они для создания не имеющей себе равной сети информаторов. Могу сказать, что один человек из пятидесяти был напрямую связан со Штази.

— Там, — продолжал он, — делали ставку на то, что они называли «разложением» людей, имея в виду, что люди должны думать, будто у них нет сил для борьбы. Они были как будто парализованы как граждане, так как не сомневались в том, что все контролируется. Один из моих коллег назвал это «неослабным тихим принуждением для получения полного подчинения».

Сотрудники Штази умели работать, и люди думали, будто любое случайно брошенное слово в баре может в будущем осложнить их профессиональную жизнь. Детей учили, что любое проявление несогласия лишит их возможности продолжить учебу в университете. С другой стороны, содействие Штази открывало путь к лучшей жизни. Использовались две тактики — подкуп и шантаж.

Офицеры Штази находили людей, которые, как они считали, пойдут на сотрудничество с ними, и внушали им, будто они делают важное дело. Видимо, когда живешь в обществе, в котором тебя учат, что ты ничто, большим искушением является возможность как-то проявить себя. И, конечно же, поскольку эти люди думали, что поступают правильно, преследовать их потом и наказывать очень трудно. Падение коммунизма разрушило многие жизни, так как рассекречивались документы и многие узнавали о предательстве жен, мужей, детей, родителей, друзей, учителей. Как видите, государству не было нужды прибегать к услугам психиатров. Население и без того было покорным, — закончил он свою лекцию.

Однако Тони продолжал сомневаться:

— И все-таки были же диссиденты. Людей сажали в тюрьмы и пытали. Я читал, что активистов ненадолго упрятывали в психушки, чтобы сорвать запланированные ими акции. Медики ведь были задействованы, так?

Вольф кивнул:

— Вы правы. Такое происходило, но не часто. Почти все подобные случаи документированы. Примерно тридцать психиатров были дисквалифицированы, потому что позволили использовать себя в целях давления на людей, но это же ничтожное меньшинство. И имена этих психиатров известны. Если ваш преступник обижен на недавнее прошлое, ему ничего не стоило бы их отыскать. Но в общем-то, если смотреть в целом, то преступления этих людей незначительны. Понимаете, у Штази была уникальная возможность воздействия на диссидентов. Их продавали Западу.

— Что?

— Да-да. Каждый год Федеративная Республика покупала свободу восточных немцев, которые сидели в тюрьмах за то, что открыто выражали свои взгляды или как-то иначе выступали против государства. Я говорю не только о писателях или художниках, а о представителях всех сфер жизни. Так что психиатры были ни к чему.

Ничего похожего Тони не ожидал услышать от западногерманского историка.

— Вы нанесли удар по моим предрассудкам, — с деланой улыбкой произнес он.

— Это не только мои слова. Есть научные труды и труды правительственных институтов на эту тему. Все говорят одно и то же. Единичные случаи расстройства психики, связанные с вмешательством психиатров, но ничего больше. Если хотите почитать сами, то у меня есть коллега, который, наверно, сможет предоставить вам материалы. Кстати, имейте в виду, что медики в целом сопротивлялись давлению Штази. Среди них едва ли не самый низкий процент стукачей, и они все делали, чтобы соблюсти права пациента, поэтому государство им не доверяло.

Откровения Вольфа не могли не разочаровать Тони. Он был убежден в правильности своих предположений. Тем не менее выходило, что он ошибся. Поскольку все виновные в преступлениях коммунистического режима были известны, то нынешний убийца, считая Штази своим врагом, выбрал бы их, а не университетских профессоров с Запада.

— Доктор Хилл, вы как будто расстроены. Жаль, что обманул ваши ожидания. Но если говорить о серьезном и широко распространенном участии немецкой психиатрии и психологии в подавлении, то это было во времена фашистов.

— Довольно давно.

Вольф погасил сигарету:

— Не согласен. Должен вам сказать, что с тогдашними установками в евгенике были поломаны многие детские судьбы. Некоторые из тех детей выжили. Им сейчас всего лишь немногим больше семидесяти. Можно считать, что то время еще не ушло из памяти людей. И, возможно, тогдашние дети рассказывают о своих злоключениях своим детям и внукам. Но их мучители, ответственные за их страдания, конечно же, давно ушли и недоступны для сегодняшних мстителей.

Тони насторожился, когда до него дошел смысл сказанного Вольфом.

— А есть документы о тех временах?

Вольф кивнул:

— Нацисты были помешаны на документах. Меня всегда это поражало. Как так могло быть? Но, наверно, им надо было найти оправдание тому, что они творили, выполняя наказ Гитлера создать расу господ, и они убеждали себя, будто занимаются чистой наукой. Есть списки принятых детей, списки умерших, записи проводимых экспериментов.

Тони почувствовал, что у него быстро забилось сердце:

— И где все это хранится?

— В замке, который стоит на Рейне, — в замке Хохенштейн. Там был Институт подростковой психологии. Но на самом деле тамошние психологи занимались поточной эвтаназией и ставили жестокие психологические опыты. После войны в нем устроили хранилище документов по программам эвтаназии. И еще туда возят туристов, хотя об этой части истории замка им не рассказывают, — сказал Вольф, усмехаясь. — Наши воспоминания не простираются так далеко. Кому захочется вспоминать о временах, когда народ с равнодушием взирал на убийство собственных детей?

— Да, представляю, с каким трудом это укладывается в общенародном сознании, — отозвался Тони. — Так мне можно посмотреть документы?

Вольф усмехнулся, приоткрывая желтые зубы: