Читать книгу - "Седьмая чаша - К. Дж. Сэнсом"

Когда я покинул Бедлам, уже вечерело. Раненая рука болела, я неимоверно устал и был голоден, поскольку с самого завтрака у меня не было во рту и маковой росинки. Домой я вернулся на закате. В гостиной ждал Барак, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с удивлением. Наконец я вспомнил, что они с Тамазин временно переехали ко мне.

— Харснет прислал письмо, — сообщил Барак. — Он все еще пытается вычислить Годдарда и просит встретиться завтра вечером, чтобы мы рассказали о результатах наших бесед с двумя бывшими монахами. Он будет присутствовать на открытии после ремонта церкви, с которой упал шпиль. Это церковь Святой Агаты, она расположена вниз по реке.

— Наверняка какой-то радикалистский приход.

— Так оно и есть. Когда я работал на лорда Кромвеля, он частенько захаживал туда. Тамошнего викария зовут Томас Ярингтон. Мы его видели сегодня.

— Разве?

— Да, это тот седой священник, который был с Мифоном. Тот, что юркнул в толпу, когда появился Боннер.

— А, этот…

— Харснет сообщает, что лорд Томас Сеймур тоже там будет. — Барак передал мне записку. — Харснет также приглашает вас отужинать с ним.

Записка была короткой.

— Хорошо, — сказал я, — экс-монахов мы навестим завтра после суда. Утром слушается дело, и я должен присутствовать, но у меня будет свободное время до пяти часов вечера. В пять хоронят Роджера.

— Где его похоронят?

— При церкви Сент-Брайд. Все будет очень скромно: только друзья и родственники. Сэмюель, наверное, уже приехал.

Я потер больную руку.

— Мы с тобой сначала можем посетить экс-монаха, живущего в Вестминстере, а потом отправиться к другому. Кстати, где он обитает?

— На Чартерхаус, за Смитфилдским рынком. Это Локли, послушник.

— Мне нужно перекусить и поспать. Как Тамазин?

— Спит. Целый день маялась из-за выбитого зуба. Завтра пойдет к зубодеру.

— Отправляйся к ней. Увидимся завтра утром.

Я пошел на кухню в поисках чего-нибудь съестного. Джоан готовила похлебку и выглядела более уставшей, чем обычно. Я снова почувствовал укол совести из-за того, что так и не нанял для нее помощницу по хозяйству. Моя зашитая и забинтованная рука была спрятана под дублетом. Я не хотел беспокоить женщину еще больше.

— Я принесу вам поесть чего-нибудь холодного, сэр, — сказала она.

В буфетной я увидел Орра, человека Харснета, и мальчика-прислужника. Они сидели за столом, а перед ними лежала какая-то маленькая открытая книжка.

— Он учит Питера читать, — сказал я.

— Да, но они читают всякую библейскую дребедень. Мальчику от этого будут сниться кошмары.

Я пошел к себе в спальню и выглянул в окно. Стоял чудесный весенний вечер, на лужайке под окном распускался живописный ковер из крокусов и нарциссов. Это был другой мир, не имеющий ничего общего с болью и ужасом, окружавшими меня. А ночью мне приснился странный сон — будто кто-то дергает и выкручивает мою раненую руку. Оглянувшись, я увидел, что это Билкнэп. Он выглядел больным и изможденным.

«Ты мог помочь мне, — жалобно проговорил он. — Ты мог помочь мне».

На следующее утро мы с Бараком поехали в Вестминстер. Сидя на лошади, я чувствовал себя увереннее, поскольку находился выше толпы и мог наблюдать за ней. Рука все еще болела, но не так сильно, как накануне. Я был вынужден признать, что Пирс заштопал меня на совесть. Барак за завтраком был необычно тихим, а Тамазин так и не вышла из спальни.

— С твоей стороны было смелым поступком забраться вчера на Лондонскую стену, — сказал я.

— Я опасался, что юный Кайт начнет мочиться на собравшихся внизу людей, и те разорвут нас в клочья.

— Его умопомешательство совсем иного рода.

— Кто знает, чего ждать от психа!

Я посмотрел на Барака.

— А знаешь, ведь наш убийца был там. Я мельком увидел его в толпе, когда ты находился в сторожке ворот.

— И что вы увидели?

— Увидел, как мелькнул коричневый дублет. Мне показалось, что мужчина был высоким.

— Вероятно, вам просто почудилось.

— Нет, вряд ли. Я почувствовал его. Он будто поставил на мне какую-то метку.

Некоторое время Барак молчал.

— Не думаете ли вы, что он прикидывается сектантом, появляясь там, где собираются радикалисты? — спросил он.

— Вот-вот, и узнает на этих сборищах имена тех, кого, по его мнению, нужно убить. Ведь радикалисты в разговорах между собой наверняка обсуждают и проклинают тех, кого считают отступниками.

Утро я провел в суде, а потом мы с Бараком оседлали наших лошадей и поехали по узким, запруженным людьми улочкам Вестминстера. Ко мне кинулся нищий, и я вздрогнул — не столько от неожиданности, сколько от испуга.

— Прочь с дороги! — крикнул Барак и, обратившись ко мне, добавил: — Все в порядке, я заранее приметил его.

— Какая горькая ирония, — невесело усмехнулся я. — Раньше я старался не смотреть на нищих, а теперь буду вынужден выискивать их в толпе.

Мы въехали в южную часть территории бывшего монастыря, где вовсю кипела работа. Барак смотрел на окружавшие нас постройки.

— В записях говорится, что он живет за Смитфилдским рынком, на той же улице, на которой расположена гостиница «Белый дуб». Видите? Вон она.

Он указал на маленький двухэтажный домик в довольно скверном состоянии, о чем свидетельствовала осыпавшаяся с фасада штукатурка. На дальней стороне дома находились большие двойные двери — закрытые и, по всей видимости, запертые. Над ними было намалевано выцветшими буквами:

«ЭДРИАН КАНТРЕЛЛ, ПЛОТНИК».

— Я думал, что бывшим монахам церковь предоставляет не только пенсии, но и жилье, — глубокомысленно проговорил Барак. — Похоже, ни тот ни другой не воспользовались этой привилегией.

— Локли был всего лишь послушником, ему не полагалось никаких привилегий. А вот Кантреллу — да. Очень немногие отказывались от этих льгот.

— Может, он нашел себе жену с домом?

Мы пересекли грязную улицу, и я постучал в дверь. Ответа не последовало, и я уже собирался постучать во второй раз, когда до слуха донесся звук шаркающих шагов. Дверь открылась, и взгляду предстал костлявый мужчина лет под тридцать, с худым лицом в обрамлении шевелюры соломенного цвета. Он был одет в потертую кожаную куртку поверх грязной рубахи. На носу красовались очки с такими толстыми стеклами, что его глаза казались большими голубыми лужицами.

— Это вы Чарльз Кантрелл? — спросил я.

— Ага.

Я приветливо улыбнулся, желая расположить к себе бывшего монаха.