Читать книгу - "Заколдованный замок. Сборник - Эдгар Аллан По"

— Мадам Жуайез, прошу вас вести себя прилично, — сердито прервал ее директор лечебницы. — Или ведите себя нормально, или немедленно покиньте нас!

Дама, носившая имя умалишенной госпожи, о которой она сама только что поведала, густо покраснела и смутилась. Она опустила голову и ничего не ответила. Но тут вмешалась другая дама, помоложе.

— О да, госпожа Жуайез была сущей дурехой, — заявила она. — Зато я помню Эжени Сальсафетт — вот кто отличался ясным умом. Очень красивая и чрезвычайно скромная девушка, она считала обычную одежду неприличной и всегда старалась одеться так, чтобы быть не внутри своего платья, а вне его. Это, между прочим, совсем не сложно. Надо сделать так, а потом вот так и так, а затем…

— О боже, мадемуазель Сальсафетт! — закричали в один голос сидевшие за столом. — Что вы делаете? Довольно! Мы и без вас знаем, как это делается.

Несколько человек вскочили, чтобы помешать этой даме предстать в костюме Венеры Медицейской. Но в финале этой сцены из центральной части замка внезапно донесся пронзительный вопль, от которого у меня похолодела вся кровь.

Да, я был испуган, но видели бы вы, что сделалось со всеми остальными! Я никогда не видел, чтобы нормальные люди были в таком ужасе. Они побледнели, как трупы, и, съежившись на стульях, затряслись, стуча зубами. Вопль, переходящий в чудовищный рев, повторился — уже громче и ближе, затем прозвучал в третий раз — нестерпимо громко, но в четвертый раз как будто начал отдаляться. Застолье сразу оживилось, снова посыпались шутки. Я решился спросить о причине такого переполоха.

— Сущая чепуха, — отозвался месье Майяр. — У нас такое бывает, мы все уже привыкли и не особенно беспокоимся. Умалишенные всегда так воют, пробуждаясь от сна. Один начнет, другой подхватит, а иногда во время такого концерта кто-нибудь из них пытается вырваться на волю, поэтому некоторая опасность все же существует.

— А сколько пациентов сейчас у вас на излечении?

— Около десяти.

— И в основном женщины, я полагаю?

— Да нет, исключительно мужчины, и очень крепкого сложения, надо сказать.

— Вот как? А я почему-то всегда считал, что большинство душевнобольных — женщины.

— Это так, но не всегда. Когда-то у нас было двадцать семь пациентов, и среди них восемнадцать женщин, но потом положение изменилось, как видите.

— Да-да, положение очень, очень изменилось! — возбужденно перебил его господин, испортивший платье госпожи Лаплас.

— Придержите языки, — сурово произнес директор, сверкнув глазами. Мгновенно воцарилась мертвая тишина, сохранявшаяся около минуты. Одна дама поняла его окрик слишком буквально и, высунув язык, крепко стиснула его пальцами левой руки да так и держала его до конца ужина.

— А эта милая барышня, — шепотом спросил я у месье Майяра, наклонившись к нему поближе, — которая только что кукарекала, она, надеюсь, вполне безобидна?

— Безобидна? — воскликнул он. — О чем вы говорите? Что вы имеете в виду?

— Ну, ведь она же явно не в себе! — пояснил я, слегка коснувшись собственного виска. — Но она, по-моему, не опасна, или я ошибаюсь?

— Бог мой, что вы такое выдумали? Эта дама — мой старый друг. Уверяю вас, госпожа Жуайез так же здорова, как и мы с вами. Может, она немного эксцентрична, но ведь многие пожилые люди имеют чудачества.

— Ну да, — сказал я. — Верно. А остальные дамы и господа, это…

— Мои приятели и помощники, — подхватил месье Майяр с высокомерным видом. — Верные друзья и коллеги.

— Как? Все? — изумился я. — И женщины тоже?

— Разумеется, — ответил он. — Без женщин мы бы не справились, у нас в лечебнице лучшие в мире медсестры. Они пользуются особым методом — очаровывают и успокаивают сиянием глаз. Что-то вроде гипноза.

— Разумеется, — сказал я. — Это замечательно. Но они довольно странно себя ведут. Вам не кажется?

— Странно?! Почему вы так решили? Здесь, на юге, мы не слишком чванимся и не всегда следуем этикету, зато мы наслаждаемся жизнью и делаем, что хотим.

— М-м-да-а… — протянул я. — Кажется, я понимаю.

— Ну еще и вино, конечно. Сдается мне, что это «Кло де Вужо» чересчур крепкое и терпкое. Вам не кажется?

— Пожалуй, — ответил я. — Кстати, вы, кажется, говорили, что система, которую вы ввели вместо «свободной системы», отличается крайней строгостью и жесткой дисциплиной, верно?

— Я бы так не сказал. Разумеется, режим у нас строгий, но лечение, то есть медицинский уход, гораздо эффективнее прежнего. Некоторые принципы мы позаимствовали у доктора Смолла, а затем под моим руководством внедрили многие достижения знаменитого профессора Перрье, с которым вы, должно быть, хорошо знакомы.

— Стыдно сказать, но я никогда не слышал об этих почтенных господах.

— Святые мученики! — воскликнул директор, всплеснув руками, и резко отодвинул стул от стола. — Неужели я ослышался? Они вам неизвестны? Ни великий Смолл, ни гениальный Перрье?

— Вынужден сознаться в своем невежестве, — ответил я. — Но не буду лгать. До чего же стыдно не знать о трудах столь выдающихся людей! Клятвенно обещаю найти их сочинения и обстоятельно изучить. Смею сказать, господин Майяр, вы вогнали меня в краску!

И это действительно было так.

— Ни слова больше, мой юный друг, — сказал он, ласково пожимая мою руку. — Лучше выпейте со мной стаканчик сотерна.

Так мы и поступили. Гости последовали нашему примеру и продолжали веселиться. Они болтали, шутили, смеялись и вытворяли всякие глупости. Скрипки завывали, барабан грохотал, тромбоны ревели, как быки Фаларида^[79], и с каждой минутой шум становился все более оглушительным. Между тем мы с месье Майяром, сидя за бутылкой сотерна и отчаянно напрягая голос, пытались продолжать беседу. Слово, произнесенное здесь обычным тоном, имело не больше шансов быть услышанным, чем речь рыбы на дне Ниагарского водопада.

— Месье! — кричал я в ухо директора лечебницы. — Перед ужином вы упомянули, что существует опасность, связанная со старой «свободной системой». Что вы хотели этим сказать?

— Да-да, — во весь голос отвечал он, — иногда у нас действительно бывали опасные положения. Слишком уж поощрялись капризы пациентов. Но, в соответствии с системой доктора Смолла и профессора Перрье, больных больше не оставляют без присмотра. Сумасшедший может некоторое время сохранять рассудок и спокойствие, но рано или поздно становится буйным. А их хитрость просто неописуема. Если пациент что-то задумал, то он способен скрывать свои намерения с непостижимой изобретательностью. А ловкость, с которой они симулируют душевное здоровье! Именно она стала главной загадкой для специалистов, изучающих человеческий разум и его недуги. Поверьте, когда душевнобольной кажется совершенно здоровым — самое время надеть на него смирительную рубашку.