Читать книгу - "Адская машина - Андрей Троицкий"

Людовичу, слегка придушенному, вколют транквилизаторы. Посадят в машину и уже в салоне переоденут в форму офицера российского торгового флота. Затем вывезут в район морского порта, где сегодняшним утром пришвартовался сухогруз «Северная звезда» под российским триколором.

Пьяный русский моряк, которого сослуживцы чуть не волоком затаскивают по сходням на борт корабля, зрелище не такое уж редкое, а потому не должно вызвать подозрений полицейских или таможенников. Русские здесь часто напиваются в стельку. Порой их подводит самонадеянность: некоторые моряки слишком легкомысленно воспринимают местную раку, анисовую водку, которая вкусом напоминает сироп от кашля, но по мозгам ударяет крепко.

Морскую форму и документы для Людовича принесут сегодня вечером. Евгения Дмитриевича поднимут на борт, запрут в каюте второго помощника капитана, этим же кораблем Стамбул покинет и Колчин. Как только «Северная звезда» выйдет из бухты, можно привести Людовича в чувство и тут же приступить к допросу, а с борта корабля отправить шифровку в Москву о благополучном завершении операции «Людоед». Если, конечно, все получится как запланировано.

Во время своего рассказа Сурков не сидел на месте, он беспокойно расхаживал по комнате, останавливался возле окна и снова начинал ходить. Кондиционер сломан, в квартире было жарко и душно. Сурков обливался потом, но время от времени доставал из-под журнального столика бутылку «Пшеничной», наливал небольшую рюмку, опрокидывал водку в рот и продолжал рассказ. Гостю выпивки не предлагал.

Последние двое суток у гостиницы дежурят двое доверенных лиц Суркова. Судя по их сообщениям, гости ни разу не покидали «Аксарай», еду заказывают в ближайшем ресторанчике. Видимо, ждут связника, который должен доставить чистые документы. Ну а с новыми-то бумагами этих орлов ищи-свищи... Времени мало, поэтому Москва предлагает провести акцию послезавтра на рассвете.

Сурков достал из кармана сложенный вдвое листок, протянул бумажку Колчину.

— В списке пять человек. — Сурков сел в кресло, нырнул под столик и снова наполнил рюмку. — Все люди проверенные. Один сидит в машине. По два человека останутся возле черного и парадного входа, а мы с тобой идем наверх. Если начнется кипеш, наши парни снизу поднимутся на второй этаж и будут действовать по обстановке.

Колчин вытащил зажигалку, крутанул колесико, бросил горящую бумажку в пепельницу.

— Не забывай, что я резидент группы, — сказал он. — И именно я принимаю решения и несу за них ответственность. Так вот, я решил, что помощники нам не нужны. Точнее, нужен один водитель.

— Почему?

— Потому что у нас нет времени на глубокую разведку. Мы почти ничего не знаем о том, что происходит в гостинице. Если там устроили засаду, в нее попадем только мы с тобой. Если начнется большая стрельба, водитель успеет уйти. Есть разница — лягут шесть человек или только двое. У нас в запасе еще около полутора суток. Нужно оружие, автоматические или полуавтоматические пистолеты с глушителями. Ножи, патроны.

— Знаю, — махнул рукой Сурков. — Завтра я покажу тебе образцы.

— Кстати, откуда ты достаешь «Пшеничную»? К русским туристам тебе запрещено приближаться.

— Для человека, прожившего в Турции почти десять лет, «Пшеничная» не проблема, — ответил Сурков. — Тут я могу достать все, что пожелаете. Так что русская водка — это семечки...

— Вы слишком много пьете, Сурков. — Колчин перешел на «вы».

— Да, неподготовленному человеку, приехавшему из респектабельной Европы в Стамбул, наверное, кажется, что в такую жару нельзя и подумать о водке и, разумеется, женщинах. — Сурков заговорщически подмигнул Колчину. — А я вот думаю об этом часто. И о бабах, и о водке.

— А вы, Сурков, стали циником.

— Это не худшее из того, что могло со мной случиться. После пары лет работы в этой стране любой человек с устойчивой психикой и так называемыми жизненными принципами сойдет с ума или сопьется. В лучшем случае станет циником.

Сурков поднялся с кресла, прошелся от окна к двери и обратно, снова плюхнулся в кресло.

— Эта работа разрушает меня, — сказал он. — Точит, как червь яблоко. Я чувствую себя загнанной лошадью. Устал говорить одно, делать другое, в уме держать третье. Я устал от безделья, от этих мечетей, минаретов, от жары. От страхов, надуманных и реальных. От самого себя устал. И мне все равно, что вы обо мне думаете. Потому что я сам все про себя знаю.

— Тебе не надо больше пить, — сказал Колчин. — Хоть сегодня.

— Я выпиваю, чтобы снять внутреннее напряжение и усталость. Сам знаешь — работа нервная.

— Водка тебя разрушает — не работа. Нельзя каждый день высасывать по два пузыря. Да еще в такую жару.

— А, брось! — Сурков раздраженно махнул рукой. — Я с тобой разговариваю, как с другом. Мы давно знакомы. И вообще, я по душам ни с кем целую вечность не разговаривал. Не имею права по душам разговаривать. Я знаю, как ты поступишь. Ты вернешься в Москву, напишешь на меня докладную. Так?

— Посмотрим...

Сурков на минуту задумался, помолчал. Стало слышно, как в сапожной мастерской, помещавшейся на втором этаже, постукивают молоточки, трещит подшивальная машина и по-козлиному блеет шлифовальный станок.

— Слушай, это не с меня в Москве шкуру спустят за такие-то дела, — он усмехнулся и щелкнул себя пальцем по горлу, — не с меня. С тебя шкуру спустят. За твою самодеятельность, — усмехнулся Сурков.

— Поживем — увидим, — кивнул Колчин. — Но если ты выпьешь еще хоть рюмку, я отстраню тебя от операции. Понял? Еще рюмка — и...

— Понял.

Сурков подхватил бутылку, в которой еще оставалось граммов триста водки. Унес ее на кухню, пустил из крана воду, спрятал «Пшеничную» в шкафчик. Другую посудину, пустую, ополоснул водой, вернулся в комнату, показал бутылку гостю.

— Вот видишь. В раковину вылил.

— Хорошо, сделаю вид, что поверил. — Колчин начинал злиться. — Но еще раз соврешь и конец нашей дружбе.

— Ладно Валера, не напирай! Не прикоснусь больше. Слово даю!..