Читать книгу - "Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников"

На следующий день, седьмого июля, наибольшую активность проявил Гаршин, с утра отправившись в ГУВД Юрьевца и подняв там всех на уши, используя свои московские связи и личный авторитет. А вот остальные столичные гости просто загорали на берегу и купались в Волге. Только Альма в воду не лезла. В баню к Митрофану Васильевичу на обещанную им процедуру решили пойти к вечеру.

Первую новость принесла Катерина.

— Приехала Ирина Сажэ, — сказала она. — Если все еще хочешь ее видеть, пошли к Ферапонтову.

Велемир Радомирович стал торопливо одеваться. Иван, конечно же, последовал за ним. А вот Марина с Вадимом так и остались на бережку, подремывая под испуганные крики чаек. Толбуев еще вчера подметил, что между женихом и невестой пробежала какая-то черная кошка: они скупо разговаривали друг с другом, отворачивались, и вообще не было уже той любовной прыти и взаимного подтрунивания. А теперь даже загорали на расстоянии десяти шагов.

Вторую новость притащил на хвосте Черемисинов, встретившийся по дороге. Он, как также отметил Велемир Радомирович, всегда попадался под ноги, как булыжник. Кстати и некстати. Но этот раз его сообщение имело важное и во многом определяющее дальнейший ход событий значение.

— Баня горит! — радостно сказал он. — Пойдем, поглядим.

Нет чтобы: «Пошли тушить!», а вот так как-то, пообывательски. Но что возьмешь с мелкого предпринимателя, да еще с таким предком, подворовывающим иконы? И пока спешно двигались к полыхающему зданию, он продолжал возбужденно щебетать:

— Это уже второй пожар в Юрьевце за двое суток. Сначала сторожка на кладбище, теперь банька. Надо же! Неспроста. Что-то еще случится. Уж поверьте. Быть беде. Ой, не нравится мне все это.

Но ему-то как раз, судя по кошачьему в сметане лицу, пожары в городе нравились. Хоть какое-то развлечение. А Велемир Радомирович подумал, что это действительно, вполне возможно, неспроста. Какая-то взаимосвязь тут есть. Он это интуитивно чувствовал.

Баня сгорела легко, быстро и красиво. Когда подошли — от детища Митрофана Васильевича остались одни головешки да тазики. Хорошо хоть люди не пострадали, успели выбежать. Так теперь голыми и толпились вокруг пепелища, бывшего когда-то излюбленным местом отдыха. Среди них понуро бродил и сам Митрофан Васильевич. Правда, в фартуке. А тут как раз и пожарная машина подъехала. Чуть ли не из Кинешмы. Своя-то, родная, на ремонте.

— Пошли отсюда, — сказал Велемир Радомирович. — Чего любоваться? Голых не видели?

По пути он задал новый вопрос:

— У вас тут никто пироманией не страдает, поджогами не увлекается?

— Да нет, вроде бы… — ответила Катя. Хотела еще что-то добавить, но промолчала. Однако Велемир Радомирович почувствовал неладное. Вопрос его, вроде бы, попал в точку. Скрывает что-то. Черемисинов на сей раз оказался опять «кстати».

— Как же «нет»? — еще радостнее выкрикнул он. — Когда «да»! А брат твой, Антоша? Он ведь даже в дурке лежал, после того как спалил школу. Забыла, что ли?

— Да это по молодости, — смутилась она. — И по глупости. Завуч ему, видите ли, не угодила, из класса выгоняла. А Ферапонтов одни колы ставил. Да и другие училки тоже. Так школу и не окончил.

— Зато она, выходит, закончила свои земные терзания, — заметил Иван.

— На ниве образования всегда опасно и трудно, что учителям, что школьникам. Что самим школам, — добавил Велемир Радомирович. — А после, Катюша, за ним ничего такого подобного не наблюдалось?

— А как же! — вновь вклинился Черемисинов. — Он же эпилептик. Иной раз совсем не помнит, что с ним происходило. Не знает даже, что делает. Однажды его просто за руку схватили, когда он ночью возле магазина «Хилендар» крутился. Два года назад.

— А рука, конечно, была с факелом? — подсказал Иван.

— Ну, почти. С петардой.

— Да это хлопушка просто, безвредная, — вступилась за сводного брата Катя.

— Ага! — засмеялся Черемисинов. — Безвредная. А почему же она была порохом напичкана? Да фитиль уже горел? Хлопушка!.. Так хлопнула бы, от «Хилендара» только копченый балык и остался бы. Хорошо, что Гурген не спал. Зря он его тогда в полицию или опять в дурку не отправил. Пожалел пиротехника.

— Каков Герострат! — похвалил поджигателя Рейхстага Толбуев. — А «коктейли Молотова» он бросать не пробовал?

— Нет еще, — ответил Черемисинов. — Но дело не за горами.

— А когда у нас, вернее, у вас, позавчера банкет был, он никуда не отлучался?

— Спросили бы что-нибудь полегче, все же в дым были.

— Вы думаете, что это он причастен? — задал Велемиру Радомировичу вопрос Иван. — И в том, и в другом случае?

— Не знаю. Подождем с выводами. Катя, а какой у него размер ступни? Ты же должна знать. Дарила, чай, братику башмаки.

— Ну, сорок третий. Бросьте на него валить. Сыщики! Прокуроры. Вам бы только безвинного человека засудить.

— «Безвинный!», — тут уж Черемисинов просто захохотал, а собака залаяла, словно ей тоже стало смешно: — Да на нем пробы ставить негде. Вот буквально только на копчике и осталось. Чуть что — так драться. Мало того, что из дурдома не вылазит, так еще и на шконках у параши успел пару-тройку раз посидеть. Правда, сроки были маленькие, врать не стану. По мелочи, воровство всякое. Это даже не считается. Я бы амнистировал.