Читать книгу - "Конкурс убийц - Николай Иванович Леонов"

место, и реактивы с емкостями для проявления фото здесь соседствовали со списанными ведрами и швабрами. И то сказать, на дворе двадцать первый век. Неужели Онейск город настолько нищий, чтобы у эксперта, фотографа-криминалиста, не было цифровой камеры? Как он работает? Торчит здесь по ночам, когда точно никто не отвлечет и не потревожит, проявляет фото под красной лампой, как делал в детстве отец Гурова? Все может быть. С другой стороны, кто ждет Толика дома? Едва ли у него есть хотя бы кот.

Зато стало без дальнейших комментариев понятно, какой Милованову интерес в жизни и творчестве Полонского. Творческий, красивый, добрый, любимый всеми, кто с ним знаком, он заставил заметить себя — весь мир. И всем своим видом будто говорил таким, как Милованов: «Я сумел, значит, и ты сумеешь».

Ради того, чтобы продолжить разговор о Полонском, Милованов, будто не ссылался несколько минут назад на занятость и график, вышел за ними в коридор. Потом в курилку, где Витя курил и кивал, а Толик продолжал и продолжал говорить. Гуров искренне восхитился тем, как ловко Сизый заставил замкнутого коллегу раскрыться. Он, наверное, любого может заставить петь соловьем, было бы желание. Услышав, что Лева, хороший парень, пишет книгу и хотел бы с этой целью прикоснуться к прекрасному, «достучаться до небес», то есть получить ответ от самого Полонского, Милованов впервые посмотрел Гурову прямо в глаза и, похоже, проникся искренним к нему уважением.

Когда точно так же, ненавязчиво, Витя выманил его на парковку, сощурившись от солнца, Толик снова посмотрел в глаза Гурову и произнес, спеша, будто Лев уже отказался или передумал:

— Мы можем к Олеже съездить. К Максимову. Мы на предыдущем фестивале познакомились, Олег тогда… Ну, зависел сильно, от веществ, и только недавно про Аджея узнал. Он лечился тогда и завязать хотел. Сейчас диспансер закрыт, помогать некому. Быть не может, чтобы у Олега не было дома чего-нибудь эдакого. Чтобы Аджею понравилось. Он, Олежа, даже рисовать пытался, но склонности не было. Проведаем? Он пропал куда-то, не звонит, на встречи не ходит. Если выздоровел, сам справился, значит, помог ему Аджей, и можно будет позвонить, сказать спасибо за чудо. Парень он хороший…

Кто именно хороший парень, Гуров уточнять не стал, чтобы случайно не сбить Толика с нужного настроя. Когда тот отлучился закрыть мастерскую, мужчины переглянулись.

— Душный он, как эта его каморка, — сказал Виктор, провожая взглядом сутулую спину Милованова. — На будущее, только так говорить с ним и можно, сперва хвалить, а потом понемногу, без нажима, спрашивать. Как с ребенком. Ну, с больным немного. Зато, если повезет, будет у нас тема для твоего звонка.

— Работает тихо, прибавки годами не просит, в отпуска не ходит. Их таких, неприметных, сотни. Что происходит, когда в одном и том же городе годами рождаются тихони и трудяги, а потом ни с того ни с сего раз, получите и распишитесь, Аджей Полонский? — вздохнув, произнес Гуров, будто продолжая вслух текущую только у него в голове мысль. Обратился к лейтенанту: — Как думаешь, Вить, почему Толик сам не воспользовался случаем и не поговорил с кумиром? Или история с Олегом слабая, и таких в Онейске десятки?

— Может, и десятки, — Сизый понизил голос и кивнул на показавшегося в дверях Милованова. — Но могу на деньги поспорить, он уже у всей свиты Аджея в черном списке. Надоел хуже горькой редьки потому что. История Олега, возможно, не уникальна, зато таких, как наш Толик, у Аджея с гарантией по рублю пучок в товарный день. А с тобой у Толи есть шанс получить хоть немного его внимания.

Каково же было удивление Гурова, когда машина повернула в тот самый двор, где совсем недавно его угощала кофе Капитолина Сергеевна!

— Да ладно, — удивленно произнес он, глядя наверх из окна машины, на тот самый второй этаж, с завешенными старыми покрывалами окнами. — Скажешь, еще и квартира та же, Сизый?

Виктор с непроницаемым выражением лица пожал плечами и, обернувшись, бросил сидящему позади фотографу: «Выходим, приехали».

Втроем они поднялись на второй этаж и замерли в прохладе и полумраке подъезда перед некрашеной железной дверью, с криво написанным простым карандашом номером. Толик, на правах знакомого, постучал. Тишина.

Когда Милованов постучал в четвертый раз, из-за двери послышались тихие звуки, будто в одной из комнат скулила собака. Потом раздались шаркающие шаги и негромкий, уставший голос тихо спросил:

— Кто там?

— Это я, теть Тось, здравствуйте. Толя Милованов, я друг Олежи, вы меня, наверное, не помните. Я… Спросить заехал, как вы. Он трубку не берет, я думал, что уехал. Но вот узнал недавно, что квартиру-то не продали, и вы живете еще. Может, нужно что-то, помочь чем-нибудь?

В тишине подъезда, разбавляемой только тихим воем, заскрежетал засов, звякнула цепочка. Когда дверь открылась, на пороге предстала женщина, как показалось Гурову, лет пятидесяти. Она была одета в вылинявшее до неопределенности расцветки платье, тусклые волосы убраны в хвост. Лицо ее было настолько изможденным, что вопроса, почему она не посмотрела в глазок, почему открыла цепочку, не возникло. Ее совершенно не пугало то, что вместе с Толиком пришли участковый и здоровый незнакомый мужик. Ничего уже не боялась тетя Тося Максимова. Она устала бояться.

— Нечем тебе мне помочь, Толик. Но спасибо, что пришел. Заходите.

Сизый и Гуров, неловко кивнув хозяйке, вошли за фотографом, разулись в крохотной, нищей прихожей. Окна и правда были завешаны. Деревянный пол, покрытый местами вытертой коричневой краской, чисто вымыт, однако от стойкого запаха человеческих нечистот это не спасало.

— Не сумел, теть Тось?

Гуров понял, кто скулит за закрытой дверью, но без спроса открывать ее не решился. Сизый молчал. А Толик продолжал говорить, тихо и очень правильно. С потерявшей надежду матерью наркомана иначе нельзя.

— Вы присаживайтесь. — Хозяйка кивнула мужчинам, указывая на разномастные табуретки, видневшиеся через коридор в кухне. — На диван коты нагадили, не предлагаю, уж простите. Ничего нам не нужно, Толик. Просто спасибо, что пришел.

По стойкому запаху мочи было понятно, что на диван нагадили совсем не коты. В квартире не было телевизора. Гуров знал, что на кухне увидит старенькую, кем-то отданную из милости или привезенную с дачи, микроволновку и холодильник, видавший еще царя Гороха. В семьях наркоманов редко бывает иначе. Тут еще и диспансер закрыли, помочь тем, в чьей изъеденной ядом душе едва теплилась надежда, стало некому. Пока Гуров думал, уместно ли будет открыть форточку и впустить в дом хоть немного свежего воздуха, женщина поймала его взгляд, но истолковала его иначе.

— Это я завешиваю из-за Олега, сына. Больно ему, смотреть на свет не может. Иногда кричит, боится чего-то. По весне я привязывала да запирала его. Теперь вот стекол у нас не