Читать книгу - "Оборотень - Фридрих Незнанский"

Она молча кивнула, и ее волосы коснулись его лица.

Еще сидя на диване, Турецкий несколько раз гасил мысль о том, что под блузкой у нее вроде бы ничего нет. И теперь у него внезапно появилось необоримое желание это проверить. Он медленно положил руку на горячую грудь. Лора не придвинулась ближе. Они так и продолжали свой медленный танец, пока музыка не кончилась. А когда она смолкла, еще некоторое время стояли, слегка покачиваясь.

— Сейчас я принесу кофе, — прошептала Лора. — Или лучше чай?

— Ничего не надо, — прошептал Турецкий. — Мне нужна только ты.

И он стал медленно расстегивать блузку, под которой колыхалась упругая грудь.

— Подожди, — прошептала она, — задерну занавески…

23.15. Квартира на Фрунзенской набережной

Турецкий вернулся домой чуть позже одиннадцати. Ирина вышла в прихожую и сразу потянула носом.

— Немного выпили на посошок с Меркуловым, — начал было Турецкий, — а так все нормально.

— Кроме того, что Меркулов звонил тебе весь вечер. Следователь называется! Соврать и то не умеет! Научитесь обманывать, господин следователь, если уж вам так нравится проводить время неизвестно где и неизвестно с кем.

— Да что ты, Ириша! Я весь день лямку тянул, как вол. Одна мечта была — доползти до дома.

— Так я тебе и поверила, Турецкий, — проговорила Ира, и, хотя в ее голосе чувствовалась ирония, он понял, что она смягчилась.

В комнате на пианино стояла ваза с букетом великолепных роз. Алые и белые, они едва умещались в большом хрустальном сосуде. Несколько часов назад, покупая возле гостиницы «Украина» цветы для Лоры, Турецкий видел похожие розы, но, разглядев цену, вздрогнул. Одна из них стоила дороже, чем несколько гвоздик.

— Что вы хотите, мужчина, это штучный товар из Голландии, — пояснила продавщица. — В основном и покупают их по одной.

Здесь же таких роз было десятка полтора. Турецкий прикинул, сколько они должны стоить. Получалась сумма, несравнимая с его зарплатой.

— Откуда такая роскошь? — ошеломленно спросил он.

— Запамятовал? У меня же сегодня был благотворительный концерт в детском доме. Об этом даже по радио сообщали с утра.

— И что? Бедные сироты подарили тебе это?

— Представляешь? Я села, играю свою популярную программу и вдруг чувствую, в зале что-то не то, не так как-то. Зал небольшой, какой у них там, в детском доме, может быть зал. Я вполоборота покосилась во время паузы, смотрю — сидит Алексей.

— Какой Алексей? — не сразу сообразил Турецкий.

— Ну как же — Алеша. Который приходил ко мне с этими жуткими руками.

— Так, — единственное, что смог выговорить Турецкий.

— Я ему говорю: вы все еще в Москве?

— А он? — мрачно спросил Турецкий.

— «Да, говорит, Ирина Генриховна. Вот, задержали дела». И преподнес мне эти розы. Прекрасные, правда?

— Богатый у тебя поклонник… — проворчал Турецкий. — Его что, сироты взяли на содержание?

— Хватит ерничать! Детишки там просто необыкновенные. Так чувствуют звук, тепло! Я сама чуть не расплакалась. Откуда я знаю, как он там оказался. Может быть, услышал по радио и пришел. А я, ты знаешь, как только его увидела, так даже заиграла иначе. У меня такой подъем начался.

— Все ясно, — процедил сквозь зубы Турецкий.

Он уже забыл про Лору. Злоба, досада на Снегирева захлестнула его с головой. Мало того, что он остался в Москве, так нет чтобы залечь на дно — по концертам разгуливает, цветы носит чужим женам! И вдруг Турецкий понял, что к раздражению на Скунса добавилось новое, доселе не очень знакомое ему, но очень неприятное чувство. Ревность.