Читать книгу - "Прощённые долги - Инна Тронина"

– Голова болит?

– Да, что-то сильно вдруг застучало.

– Вызывайте врача! – Филипп сжал губы, чтобы не сорваться на крик. – У нас с Тимом ещё куча дел, так что мы откланяемся. Насчёт лаборатории в области я постараюсь выяснить в самое ближайшее время. Через два часа или чуть позже сообщу результаты.

– Чёрт, как громко шуршат шаги по полу! – Озирский прикрыл ладонью воспалённые глаза. – Никогда раньше не подозревал, что это так мучительно.

– Менингеальный синдром, – сразу же определил Филипп. – Поезжай немедленно в больницу. Тебя тошнит, я вижу? Ничего, пройдёт! Моя терапия, как правило, помогает. Пусть тебя обследуют, подержат под капельницей, если надо. И всё будет о'кей. А мы побежали – время не ждёт!

– Захар Сысоевич, думаю, что этим делом надо плотно заняться, – Всеволод указал на блокнот. – Филипп, разреши, я возьму его себе. Надо бы затребовать сведения по всем бесследно исчезнувшим людям. Особенно в тех случаях, когда имеется подозрение на убийство, а труп не найден. Саламатины, Исаева, возможно, ещё кто-то. Очень может быть…

Горбовский тем временем уже нажимал кнопки на аппарате, а Всеволод листал блокнот. Перед его глазами прыгали чёткие, без единой помарки, строчки. Он словно опять стрелял в эту страшную женщину с прекрасным лицом Мадонны, и никак не мог её совсем прикончить.

– Филипп, ты глянь, как будто в поликлинике писала! «Ожог 3–4 степени. От двух до пяти процентов поверхности кожи. Частичное обугливание тканей. Поражённая поверхность слегка влажная, рыхлая клетчатка в зоне ожога и по периферии, отёчна. Резкое расширение зрачков. Учащение пульса до 100 ударов в минуту, хорошее наполнение. Дыхание частое и поверхностное. АД после кратковременного повышения в норме. Слабое подёргивание нижнего правого века. Видимой реакции на боль нет при сохраняющейся восприимчивости. Двухстороннее кровотечение из носа. Прекратилось через пять минут…»

Захар отвернулся от телефона.

– Сказали, что сейчас приедут. Ничего, выскочим как-нибудь. Андрей всех заставит плясать под свою дудку, в том числе и врачей.

– Всё, времени больше не остаётся. – Готтхильф стоял у софы в своем злополучном мундире. – Андрей, счастливо тебе вылечиться. Ни о чём не думай, я берусь всё уладить. Документы из сейфа в «баньке» оставляю здесь. Да, Захар, вас можно поздравить с повышением?

– Больше месяца уже прошло, а я закрутился и забыл. Даже в семье не обмыли мои звёзды, – признался Горбовский. – Спасибо за поздравление. Будем стараться.

– Картина маслом! – Андрей, несмотря на немочь, по достоинству оценил юмор. – Обер поздравляет оберста, то есть полковника. Единство и борьба противоположностей.

– А я здесь подожду результатов. – Грачёв удобно расположился в кресле. – Домой идти совершенно не хочется, да и документы надо посмотреть. Когда Филипп всё выяснит, нам будет, с чем ехать на Литейный…

* * *

Утро нового дня выдалось не таким жарким, как прошедший вечер. Купол Исаакия и шпиль Адмиралтейства обволокло пепельным туманом. Листья в садике около поворота на Невский, тихо шурша, опадали и терялись в той же самой плотной дымке. Людей на улицах было совсем мало – они блаженно отсыпались после трудовой недели. Теперь «Волгу» вёл Филипп, а Тим дремал на заднем сидении. Они были всё в той же форме, и как будто не придавали этому значения. Впрочем, переодеться было всё равно не во что, и потому братья просто позабыли об этом.

Филипп, глядя на плавающие над Невой клочья тумана, уже в который раз обдумывал свой план. Он успел выкурить десять штук «Винстона» за то время, что они ехали от Морской набережной до Невского проспекта, и теперь голова гудела, как барабан. Безумная ночь, скрываемое волнение, чрезмерная доза никотина – всё это приводило Готтхильфа в какое-то странное, почти что просоночное состояние. Он видел себя. Тима, их машину, весь Невский как бы со стороны и сверху, что могло повредить в самом скором времени.

Совершенно некстати захотелось есть, и в желудок вгрызлась боль. Филипп пожалел, что бистро «Невский, 40» сейчас не работает, и откроется только в двенадцать. К тому же, охранники Уссера, как правило, заседали там, а не торчали, как сейчас, у тела. Не повезло ребятам – придётся их тоже мочить. Ни одного свидетеля нельзя оставлять, особенно в таком деле – это Обер знал твёрдо.

Проехав Мойку, Филипп встряхнулся. Он снова вспомнил о блокноте, оставленном у Грачёва, и одурь моментально пропала. Его словно обожгло изнутри, кровь прилила к щекам. Вот уж верно говорят – «Не рой яму другому, сам туда свалишься!» Обер едва не погорел из-за собственного препарата. Опять ему помог Бог, спасла фамилия.

Но и сам он не оплошал, потому что чуть менее двух лет назад, в крематории, сделал верную ставку. Любой другой человек на месте Андрея Озирского, более слабый морально и физически, сдал бы агента в «баньке». И каюк бы тогда с петухами, как сказал Грачёв. И им с Тимом, и их семьям…

Ярость и обида душили Обера из-за того, что именно Андрей, один из немногих, кто был по-настоящему дорог ему, использовался как «бревно». То, что с ним делали, лишь сначала можно было назвать пытками. Потом же издевательства, благодаря Норе Келль, приобрели совершенно другой смысл. Нужно было выжечь эту заразу, вырвать с корнем как можно скорее, чтобы никогда больше Готтхильфа так не мучила совесть. Он должен был сделать так, чтобы препараты «Г» никогда больше не использовались так, как в «баньке» и где-то далеко в области, в непроходимых болтах.

Да, Филиппу грозила реальная опасность в том случае, если бы Ювелир уцелел, но он об этом сейчас не думал. Оглядываясь, не узнавая посеревшего Спаса-на-крови и Казанского собора, раскинувшего полукружье своих стен справа по ходу «Волги», всё вспоминал записи покойной дьяволицы. Она была уверена в полной безнаказанности, в сказочной неуязвимости, и потому беззаботно откровенничала со своими жертвами.

– Его хватит надолго… – пробормотал Обер, чуть не прокусив губу.

Когда они трое вчера мчались вот в этой «Волге» к Белоострову, у них и мысли не было о таком развитии событий. Значит, не смерть грозила Андрею, а жуткая перспектива стать подопытным животным. Прав был покойный Мамедов – никто сейчас людей не ищет. Никто. Нет ни возможностей, ни желания. К тому же, безотказно действуют два самых древних, как мир, способа заткнуть рты людям – смерть и страх. Кто не поддаётся на угрозы, тот погибает.

Ювелир думает, что всё равно выйдет сухим из воды, потому что ни один человек в городе не посмеет поднять на него руку. Жаль, что там, на «третьей квартире», у Филиппа не будет возможности вести такие же записи, как вела Нора Келль. Вот уж интересно было бы запечатлеть реакцию Семёна Ильича, когда ему приставят дуло к сердцу! Андрей, солнечный человек, ты даже то, что с тобой случилось, можешь воспринимать без патетики, даже со смешком. Прости, но мне это не дано!..

«Волга» затормозила у поворота под арку, на сей раз её никто не ждал. В столь ранний час ресторан был тих и пустынен, но у входа в магазин «Север» уже колыхалась огромная очередь. Обер, впрочем, её в расчёт не брал. Людям, которые съехались сюда со всего Питера в надежде вырвать в драке торт или пирожные к какому-нибудь торжеству, не было дела ни до мужчин в немецкой форме, ни до выстрелов за зеркальными стёклами окон над их головами. Плевать, что кого-то там прикончат, пусть даже вставшие из могил фашисты. Не пропустить бы тот момент, когда начнут запускать вовнутрь…