Читать книгу - "Частное расследование - Фридрих Незнанский"

К созданию особого статуса этих тюрем приложил руку в 1950 году секретаре ЦК Маленков. Им были разработаны структура и условия функционирования этих строго секретных учреждений, а также написана инструкция о допросах политзаключенных.

Непосредственной подготовкой объектов, включая подбор кандидатуры начальника, занимались помощник Маленкова Суханов, ответственные контролеры Комиссии (с 1952 года — Комитета) партийного контроля при ЦК ВКП(б) Никифоров и Захаров, а также работник административного отдела ЦК Шестаков. О готовности объектов было доложено лично Маленкову по специальной линии связи.

Руководил «работой» этих объектов председатель КПК Шкирятов. В тех же зданиях было 35 кабинетов специальных следователей партии. Заполняемость «парттюрьмы» доходила до 40 человек одновременно.

Пути заключенных порой начинались прямо в приемной Маленкова. После пыток и истязаний узники обычно уничтожались.

Иногда из тюрьмы заключенных доставляли в здание ЦК на Старой площади — на допрос лично к Маленкову.

В частности, Маленков встречался с бывшим помощником Сталина Федосеевым, арестованным по обвинению в шпионаже и написавшим вождю письмо, где клялся в своей невиновности.

Сталин поручил проверять факты Маленкову. Через два дня после встречи с последним Федосеев был «ликвидирован».

Тюрьма при КПК, базировавшаяся в «Матросской тишине», просуществовала до 1951 года, после чего была передана МВД.

— Не густо, и зацепиться не за что, — вздохнул Турецкий.

— А нужно? — меланхолично поинтересовался Сергей, крутя баранку.

— Хотелось бы, — кивнул Турецкий.

— Могу подкинуть вам два фактика для размышлений.

— Будь так любезен.

— Я, знаете, опять контачил с «археологами». Вдруг кому-то кости павиана-то понадобятся.

— Орангутанга только.

— Точно. И знаете, они балдеют сами от Грамовых, от этих: Ольгу Грамову и Колю Грамова тоже кто-то раскопал позавчера. Незнамо кто. И утащил останки.

— Не может быть!

— Я так и думал, что это на вас произведет впечатление.

— Да уж…

— Вот я прикидываю: как мы-то с вами вовремя подсуетились — с костями шимпанзе-то. А то ведь ничего б нам не досталось, верно, Александр Борисович? А так хоть что-то. Пустяк, а все ж приятно.

— Какие обстоятельства? Ты что-нибудь узнал?

— Да точно так же, как и жену: разрыли, все извлекли. Следов не заметали. Лепили внаглую. Вот интересно, две последние могилы Грамовых кто вперед: они или мы? Как, Александр Борисович?

— Они пусты, Сережа. Там только порошок.

— Так, может, порошок кому-то тоже нужен.

— Я взял его как символ, условно.

— Понятно. Но они-то, может, этого не знают. Засаду сделать?

— Нет. Потеря времени.

— Да. И холодно к тому же для засад. Представьте только: ночь — на кладбище. Нет, бр-р-р.

Сергей нажал на тормоз, разворачивая машину.

— Что стряслось?

— Да ничего! Приехали.

Он лежал, покрытый нежной пеленой свежего глубокого снега, — один из самых престижных комитетских дачных поселков, объект «Абрамцево-3» или, как его называли местные, «Опричники»: у «опричников», за «опричниками»…

О том, чтобы незаметно обыскать какую-либо дачу, и речи быть не могло, — Турецкий прекрасно знал, что во всех подобных объектах возле сторожки у входа сидела пара волкодавов и еще как минимум пятеро бегали по добротно огороженной сплошным бетонным забором территории… Сторожей не менее двух: если один обходит (с переносной рацией, включенной во время обхода), второй в это время сидит в сторожке, в тепле, и слушает, что там напевает его напарник во время обхода… И телефонов у него под рукой в сторожке опять же как минимум три: городской, комитетский и местный.

Нет, «череззаборные» варианты не проходят. Да и потом, Турецкий знал только, что дача Невельского тут, за этой серой оградой. Но за этой оградой было не менее тридцати дач. Которая из них? Все просто только в детективах. А в жизни — посложней.

Конечно, сами «смежники», действуя в подобных ситуациях слаженными, профессиональными группами общим составом до двадцати — до пятидесяти человек — людей, не занимающихся ничем, кроме несанкционированных обысков дач, квартир, учреждений, вплоть до посольств иностранных государств, снабженных до зубов спецтехникой и опытом предыдущих поколений, начиная от царских «медвежатников», могли бы здесь, конечно, преуспеть. Преуспеть подготовившись, разрабатывая предварительно весь сценарий за пару недель: план, версии, варианты, макет садового товарищества в масштабе один к двадцати.

Нет, у Турецкого не было ни времени, ни средств, ни даже сотой доли необходимых для грамотного обыска возможностей.

У него была только шапка на голове и «марголин» под мышкой — вот и весь инструментарий.

Вместо всего остального, включая «холодную голову, горячее сердце и чистые руки», — джентльменский набор, совершенно необходимый, по утверждению «смежников», для самых темных дел, у Турецкого было лишь большое желание пошерстить дачу Невельского; руки свои он не считал безукоризненно чистыми уже давно (после визита к Навроде хотя бы), сердце было у него холодное, нормально, почти бесшумно стучавшее, а голова была даже горячая, — так как всю дорогу он сидел в «Жигулях» в шапке, забыв ее снять.

Он решил сыграть свою обычную партию, состоящую, по выражению Меркулова, из «густопсового замеса надежды, наглости и блефа».

— Сережа… Со сторожами буду говорить только я. Ты будешь только молчать. Если все пройдет гладко, то на дачу пойду искать только я. Рагдай тоже пойдет со мной, конечно. Тебе достается самое трудное: остаться со сторожами с глазу на глаз, одному, у телефонов. Они не должны никуда позвонить, понял? Делай что хочешь, но звонить они могут, только когда мы уедем. И это пусть лежит на тебе.

Сергей был крайне серьезен.

— Вы, конечно, сейчас скажете, Александр Борисович, что несанкционированный обыск тоже входит в программу стажировки. И что ответственность, случись что, ляжет целиком на вас. Но это неправда. Ответственность за мои поступки вся ляжет на меня. Я говорю про совесть, а не про кодексы. Но это ничего. Ответственности не боюсь. А только знать хочу: за что воюем?

— Ответ: воюем не за страх, за совесть. И замечание — ты больше не стажер. По крайней мере так в моем сознании. Ты — равноправен. Ты — товарищ.

— Товарищи обычно знают все подробности.

— Нет, не всегда. Через четыре дня в столицу возвращается Меркулов. Он будет, видимо, решать. Он все объяснит. Тебе и мне. А мы — мы будем лишь ему безоговорочно подчиняться. И ты и я. А что он нам сочтет возможным объяснить, на том и остановимся. Таков порядок. Так необходимо. Так у всех. Иначе ничего не получается. Ты понял?