Читать книгу - "Бог Огня - Василий Казаринов"

Его руки легли ей на плечи, она медленно опустилась к земле, как путник, сморенный долгой дорогой и сгибаемый тяжестью густых, пропитанных влагой сумерек; он уселся рядом, привалившись спиной к закованному в шершавый панцирь коры стволу, и начал говорить — монотонно, нараспев. Голос его, сливаясь с шумом воды, уходил в набухшую от влаги землю, от которой восходил голубоватый в скаредном свете уличной лампочки пар, пар уплотнялся, густел, и из него, словно из размякшего гипса, формировалась странная картина.

Пыль, пыль клубилась над огромной степью, хрипели утомленные долгой дорогой кони и роняли хлопья густой, как вата, пены, с шипением таявшей под копытами и колесами повозок, тускло бряцала сталь, дремавшая в ножнах, пахло сгоревшей на солнце травой, конским потом, порохом, дымом костра, слышен был чей-то разбойный посвист, потом хриплый хохоток, ругань — шло войско, его бурая лава неудержимо ползла вперед, стягивая кандальной цепью горизонты, и заливала своей необъятной тушей всю землю от края и до края: вольные люди шагали по вольной земле, и, куда бы ни пришли они, куда бы ни добрели, везде им трава — постель, а запудренное звездной пылью небо — крыша.

— Ни черта ведь на самом деле в нашем языческом мире не поменялось с тех пор, — грустно улыбнулся он. — Так и въедем на татарской кобылке в двадцать первый век.

— Ай, молодец Емельян Иванович! — расхохоталась она.

Ай, молодец, ай, как смог впереди, в туманных далях будущего, разглядеть: пыль, пыль над городом, кони хрипят и взбрыкивают, гарцуя по Новому Арбату, а на Мясницкой все костры да костры, а на Охотном Ряду — прямо напротив Госдумы — все густые запахи сваренного киргизами в больших чанах мяса плывут, на Тверской до самого Моссовета все фонари украшены телами повешенных офицеров, по Москве-реке трупы плотно плывут, наползая один на другой, как весенний лед, над Александровским садом и (Манежной, вмятой в землю циклопическими фантазиями Церетели, ширококрылые черные вороны парят, чуя добычу, — степь да степь кругом, а по ней все пугачевщина да пугачевщина валом катит, все эти долгие восемь с половиной веков, ибо другой способ существования степным людям неведом.

Бася оттолкнулась спиной от березового ствола, заглянула в лицо Б. О.

— Вот, значит, чего ты все шаманил, вон чего высматривал… Навысмотрел… Свинец да порох наш из бандитских закромов. Земли пропитаны ядом, а воды подернулись тиной. Леса наши французской краской на бетонных заборах намалеваны, хлеба наши дозревают в помойках, жительство наше — собачья бездомность, травы выгорели, реки помутнели, рыба в них протухла. А что законы? Известно что: хозяин — волк, закон — тайга… Пашни погребены под свалками, тела изуродованы полиомиелитом, и денежное жалованье — две мятые сотни в суме… Господи, здесь жить человеку невозможно!..

— Ничего, будем жить! — весело отозвался Б. О. — Как предписано!

— А как предписано?

— Сейчас… Я ведь грамотку тебе не до конца дочитал, — он умолк и беззвучно шевелил губами, проговаривая про себя врезавшийся в память текст. — Да, вот так.

Он глубоко вздохнул и начал:

— «Жалую вас землями, водами, лесом, жительством, травами, реками, рыбами, хлебом, законами, пашнями, телами, деньгами, свинцом и порохом…»

Помолчал и добавил:

— «И пребывайте, подобно степным зверям, на воле — как вы того желали».

С минуту они молчали, глядя друг другу в глаза.

— Как степные звери, значит? — тихо спросила она. — Значит, имеем право?

Он медленно кивнул: имеем! — и губы его тронула улыбка.

— Show must go on! — предсмертно орал динамик приемника. — Show must go on!

— А ведь ты проведешь это шоу, — сказал Б. О.

— А ведь я его проведу, — повторила она.

* * *

Он чувствовал: что-то с ней происходит странное.

Вот пальцы сбегают вниз по пуговкам, и вот она уже медленно выползает из сырой, липнущей к телу одежды, швыряет на куст сирени рубашку, брюки, туда же следуют за ними трусики и повисают на ветке. Она стоит, запрокинув лицо в черное небо, вода течет по плечам, омывает грудь, стекает по животу, рассеиваясь росой в бархатном треугольнике, и устремляется к земле, и уносит с собой ее прежние человеческие запахи. Секунду она неподвижна и мертва, как мраморное изваяние, но в глубинах ее тела, под кожей уже возникает движение — как будто в жилах заструилась новая кровь. Ожили, приоткрылись губы.

— Пока, моя хорошая, пока, Бася, — выдыхает она, прощаясь сама с собой, и с этим легким, доступным разве что слуху какого-нибудь чуткого лесного зверька выдохом приходит в движение мраморное тело: дрогнуло плечо, локоть отошел в сторону, кисть приподнялась и застыла, пальцы согнулись, колени дрогнули, — она медленно опускалась к земле, оплывая, как свеча, и вот уже он видел ее сидящей на корточках, вцепившейся скрюченными пальцами в землю.

Выпрямила спину, встала на четвереньки, плавно уселась на пятки, медленно склонилась вперед и, выгнув спину, коснулась грудью земли, а волосы соединились с полегшей от избытка влаги травой, в траве продляясь и травой становясь. И откуда-то со дна грудной клетки выкатилось наружу это типично кошачье шипение:

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Момент атаки он прозевал, но в последнюю секунду успел заслонить лицо рукой и почувствовал, как ткнулись в ладонь ее длинные, аккуратно подточенные пилкой ногти.

— Молодец, — сказал он, сжимая в кулаке ее опасную руку. — Теперь ты выздоровела. — Он резко поднялся с места, сдернул с куста ее сырую одежду, пошел к тускло освещенному крыльцу бани и оглянулся на ходу на голую женщину, что по-прежнему низко припадала к земле и, повернув голову, смотрела ему вслед. — Молодец. Только так в нашей степи… Бей когтем прямо в глаз.

* * *

Только под утро, когда первый мутноватый свет пролился на замусоренный пеплом и тополиным пухом стол, на котором в беспорядке были разбросаны листы исписанной бумаги, она откинулась на спинку кухонного диванчика и сладко потянулась.

— Ну вот, теперь это на что-то похоже. Мне и прежде все это мешало — сюжетный рисунок вялый, команды громоздки, масса второстепенных эпизодов, но главное — нечетко были обозначены амплуа участников. Зато теперь все встало на свои места.

— Итого, — заключил Б. О., перебирая бумаги, — нам всего-то надо по пять душ с каждой стороны…

— Водитель, — загнула она палец.

— Стрелок…

— Драчун…

— Амбал…

Они посмотрели друг другу в глаза и синхронно подвели черту под списком участников:

— И два капитана.

Бася собрала бумаги, сложила их стопкой. Сверху лег титульный лист с названием праздника — «РИСКНУТЬ И ПОБЕДИТЬ». Она взяла ручку и вычеркнула последнее слово. Щелчком толкнула лист по столу. Б. О. старательно, печатными буквами вывел что-то над словом «победить» и вернул ей титульный лист.