Читать книгу - "Убийство на Неглинной - Фридрих Незнанский"

– Да, здесь пахнет серьезным… Но вы сказали, что у вас имеются встречные предложения? Как я должен расценить это заявление?

– Как призыв к сотрудничеству, – сказал Аленичев.

– Это понятно. Об этом я догадывался, когда меня пригласили подъехать для разговора. Иначе, полагаю, наряд милиции прибыл бы?

– В этом не было никакой нужды. О вас имеются отзывы как о человеке умном и проницательном. Деловом, но не лишенным и эмоций. Лично у меня возникло предположение, что все это, – Аленичев указал пальцем на материалы, – явилось результатом каких-то обязательств, данных вами некоему лицу. Или группе лиц. Не так ли?

Суров, помолчав, кивнул.

– Тогда, может быть, имеет смысл разобраться более детально именно с этой стороной дела? Скажу вам совершенно откровенно, что сейчас разработаны новые правила, которые в настоящий момент уже внесены на утверждение Государственной Думой. В них, в частности, одним из серьезных пунктов значится освобождение от уголовной ответственности лица, сотрудничающего с органами правопорядка и активно помогающего выявить механизм совершения преступления. Я объясняю понятно?

– Да уж куда более! – не без иронии отозвался Суров.

– Тогда, может быть, есть смысл вернуться к самому началу?

– У вас не найдется воды… попить?

– Может быть, чай? Кофе? – спросил Турецкий.

– Просто пить хочется, – словно бы виноватым голосом сказал Суров. – Сейчас не до кофе.

Турецкий взял с подоконника бутылку «Боржоми» и стакан. Вернулся, поставил перед Суровым. Тот налил, несколько судорожно сделал два-три глотка и сказал:

– Боюсь, мне придется начать издалека. Я понял суть вашего предложения, господа, и полагаю,что иного выхода у меня, в сущности, уже и нет. Если вы готовы выслушать, я постараюсь изложить некоторые факты собственной биографии с той краткостью, которая не помешает, с одной стороны, пониманию логики событий, а с другой – может статься, что-то действительно объяснит.

История, рассказанная Суровым, началась в октябре 1993 года. Если быть предельно точным, поправился он, то тридцатого сентября. В этот день, вернее, в ночь на первое октября Белый дом окружали со всех сторон хилые баррикады из труб, досок, бетонных блоков. С той стороны, за полицейскими железными барьерами, уже становились привычными шеренги милиционеров с автоматами на ремнях поперек груди. Улочки, ведущие к Белому дому, были перегорожены военными грузовиками и бронетранспортерами с крупнокалиберными пулеметами. Защитников парламента, которые пытались прорваться сквозь кордоны военных и милиции, ударами полицейских дубинок загоняли обратно, в блокированное пространство. То есть большинству осажденных становилось ясно, что власть уже решилась на обильное кровопускание, ее всячески подбадривала и призывала к «решительным действиям» – «раздавить гадину!», «уничтожить зверье!» – бывшая так называемая народная совесть в лице демократов-реформаторов, писателей-правозащитников и других представителей вечно хрупкой российской интеллигенции. По некоторым сведениям, щедрые посулы президента офицерам Таманской и Кантемировской придворных дивизий дали свои результаты, и гвардия готовилась открыть пальбу по собственному парламенту. До кровавой развязки – все уже видели – оставались дни, если не часы.

Белый дом в те трагические для России дни представлял собой довольно сложный политический и хозяйственный организм. Помимо депутатских групп, размещавшихся в этом Доме Советов – он, кстати, именно так и назывался тогда, это уж потом жополизы, желая вычеркнуть из истории позорные для себя страницы, как всегда, по-холуйски переименовали здание на американский манер, – находилось множество различных вспомогательных служб, организаций, а также отдельных офисов, принадлежащих руководству президентской администрации, кабинету министров и другим не менее важным «конторам». В соответствии с принадлежностью к той или иной политической группировке обитатели Дома в последние сентябрьские дни либо покидали обесточенное и обезвоженное здание, либо становились в ряды его защитников. Однако и тем и другим уже грозили крупные неприятности, поскольку стала известна установка Главного управления внутренних дел: действовать крайне жестоко, применяя силу даже там, где этого не требовалось. Вывод понятен.

Но и жизнь не стояла на месте: продолжали работать банки, выплачивались кредиты, подписывались договоры и контракты. Все это требовало соответствующих подписей и печатей, официальной и неофициальной поддержки тех или иных государственных лиц. С одним из таких срочных дел Суров в последних числах сентября сумел пройти в здание парламента, где имел обстоятельную беседу с одним из руководителей Контрольного управления аппарата президента Валерием Владимировичем Савиным. В конце обменялись впечатлениями о происходящих событиях с той и другой стороны. Не одобряя действий вице-президента Руцкого и главы парламента Хасбулатова, Савин был категорически против и силовых действий президента и его окружения. Но Суров, крепко завязанный в ту пору с фирмой «Росвооружение», отлично знал позицию представителей основных силовых структур и потому, предвидя скорую и беспощадную развязку, предложил Савину свою помощь. Пока еще покинуть здание было немного легче, чем войти в него. Через считанные часы все стало наоборот. Савин поблагодарил за желание помочь и обещал подумать. К счастью, он имел радиотелефон и мог короткое время им пользоваться, поскольку спецслужбы почти тут же перебивали разговоры какофонией помех. Все остальные телефоны в здании были отключены.

Во второй половине дня тридцатого сентября Савин позвонил Сурову и сказал, что готов немедленно принять его предложение. «Сколько вас», – успел спросить Владлен и услышал сквозь ворвавшийся вихрь свиста и воя: «Пятеро».

Операция по вызволению Савина и четверых его коллег, так предполагал Владлен, была проведена с блеском и в лучших традициях западно-совковых шпионских историй.

Место перехода «границы» было выбрано там, где она охранялась наименее надежно, одними милицейскими силами, – в районе американского посольства. Сюда, к кирпичному забору, окружающему жилые дома сотрудников посольства, в районе полуночи подъехали две машины: «форд» и «скорая помощь». Суров сопровождал сотрудника швейцарского посольства в Москве, которого с успехом изображал переводчик суровской же фирмы. Мягко выражаясь, не совсем трезвым офицерам милиции, командовавшим данным оборонительным участком, приехавшие представились в качестве граждан нейтральной Швейцарии, доставивших очередную партию гуманитарной помощи усталым и голодным людям. Офицеры, естественно, пожелали посмотреть, так ли это, и убедились, что их не обманывают: в салоне «скорой помощи» было несколько десятков ящиков с консервированным мясом, овощами и компотами, минеральная вода и четыре ящика виски. Началось выяснение, по какому праву и вообще в связи с чьим распоряжением проводится акция. «Швейцарец» объяснялся по-французски и по-немецки, милиция не понимала, и Сурову приходилось старательно «переводить» возмущенные речи важного чиновника из нейтральной страны, стараясь при этом никак не задеть честь советского, пардон, российского полицейского офицера. Частое повторение термина «нейтралитет» оказало свое действие: полицейские офицеры задумались и, осененные неожиданно открывшимися возможностями, сделали встречное предложение. Нейтралитет – он же для всех нейтралитет! А несчастная, мокнущая под холодным ночным дождем милиция – она разве не усталая и не голодная? Где мировая справедливость? Швейцарский представитель, которому что-то втолковывал переводчик, отведя его в сторону, возражал, но, заметно, все менее и менее пылко.