Читать книгу - "Нюансеры - Генри Лайон Олди"

3

« Только плюсы?»

Кантор нашелся в ресторане «Гранд-Отеля».

– Garçon[4]! Хрена, mon cher!

Гарсон бегом принёс хрена. Алексеев пригляделся: на блюде, занимавшем половину стола, в приятном окружении верноподданных колец моркови, свеклы и лука, обильно посыпанная чёрным перцем, лежала королева – да-да, она самая, фаршированная рыба. Традиционная щука? Нет, судя по виду, карп. Часть карпа уже перебралась в тарелку Кантора, где и отдалась ножу и вилке, сдобренная кляксами хрена, багровыми и белыми вперемешку. Насколько помнил Алексеев меню ресторана, фаршированной рыбы там не было. Корюшка фри была, судак в кляре, матлот a la mariniere, даже осетрина была, а gefüllter Fisch[5] – очевидно, только для избранных.

Уместной здесь, в «Гранд-Отеле», она выглядела примерно в той же степени, что и Лейба Кантор.

«Люди расположены к нам, нюансерам, – вспомнил Алексеев слова Ваграмяна. – Относятся благосклонно, не удивляются нашему присутствию.Выполняют наши просьбы с удовольствием...» Рыбу, в частности, фаршируют, мысленно добавил он, обращаясь к отсутствующему сапожнику.

Я прав?

– Присаживайтесь! – Кантор засуетился, выдвинул свободный стул. Суетливость не была ему свойственна, и Алексеев напрягся, чувствуя наигрыш и предчувствуя розыгрыш. – Garçon! Столовый прибор! И хрена, mille diables[6], ещё хрена! Нас двое, в конце концов!

Алексеев сел.

– Уже были у Ашота? – сощурился проницательный Кантор. В бороде его застрял рыбий плавничок. Газету, которую нюансер читал во время еды, он небрежно бросил на стол. – Мучили пролетария в выходной день? Что он вам сказал?

– Что вы обаятельны.

– Я? Разумеется.

– Не конкретно вы, Лев Борисович. Вы, нюансеры.

– И вы ему поверили?!

– У меня на это есть причины. Теперь я, если не возражаете, хотел бы выслушать вас. Вопрос обаяния закрыт, меня интересует вопрос гонорара. Гонорара за ваши услуги.

– Платят, – согласился Кантор. – И недурно платят, поверьте. Но вам это зачем, Константин Сергеевич? Вы же купец! Фабрикант! Мильонщик, чтоб я так жил! Хотите рыбки?

– Хочу.

Официант принес чистый столовый прибор. Алексеев взял себе карпа, но есть не спешил. Налил воды из графина, с жадностью выпил. Ему казалось, что все посетители глазеют на них, но нет, никого их беседа не заинтересовала. То ли выходки Кантора здесь приелись, то ли нюансерство и впрямь с успехом заменяло плащ-невидимку.

– То, что вам платят за услуги, – Алексеев выразительно помахал вилкой, – я уже знаю. Знаю и то, что вы, случается, работаете без формальной оплаты. Заикина вам платила? За расправу над убийцей? Полагаю, что нет.

– Цеховая солидарность, – объяснил Кантор. – Перефразируя «Das Manifest der Kommunistischen Partei[7]», мы, нюансеры, отличаемся от остальных трудящихся лишь тем, что выделяем и отстаиваем общие, не зависящие от национальности интересы движения в целом...

– Это я понял, – перебил его Алексеев. – Меня интересует другое: что, если нюансер откажется работать?

– Не примет заказ? Не получит гонорар, только и всего. Если работа безоплатная, так и вовсе говорить не о чем.

Алексеев ковырнул вилкой рыбу:

– Вы меня решительно не понимаете, Лев Борисович. Что, если нюансер вообще не станет работать?

– Никогда?

– Ни при каких обстоятельствах.

– До конца своих дней? Ни за деньги, ни бесплатно?

– Да!

– Даже ради собственного удовольствия?!

– Даже ради спасения души. Вы можете представить человека с даром к музыке, который не играет, не поёт? Не насвистывает во время прогулки?! Что в этом случае? С музыкально одарённым понятно – дар заглохнет, растворится. А с нюансером?

– Хотите водки?

– Спасибо, мы с господином Ваграмяном уже выпили коньяку.

– Спасибо, да – или спасибо, нет?

– Спасибо, да.

Водка легла на коньяк, как родная.

– Интересный вопрос, – пробормотал Кантор, закусив. Он вдруг стал серьёзен, сосредоточен, утратил всё своё местечковое шутовство. Таким он, должно быть, оперировал. – Я вижу, вы плохо спали этой ночью. Что случится с нюансером, отказавшимся от нюансерства? Нет, дар не заглохнет, это точно. Могу лишь повторить, любезный Константин Сергеевич: в таком случае он не получит гонорар, только и всего.

– Гонорар?

– А вы что думаете, гонорары одни клиенты платят? У нас и другие источники дохода имеются.

– Например?

– Например, живём до ста двадцати лет. Заикина, правда, умерла в девяносто два. Бывает, если бурная молодость...

Алексеев подавился. Закашлялся. Выпил воды.

– До ста двадцати?

– Ну, плюс-минус. Здоровье крепкое, болеем редко. Смерть по естественным причинам, без мучений. Обычно уходим во сне. Есть, где жить, есть, что есть. Короче, не голодаем. Живем в тёплом мире, как у мамки на коленях.

– Это зависит от того, в какой мир вы погружаете клиента?

– Нет.

– Не по-божески выходит, Лев Борисович. Как думаете?

– Напомнить вам про неисповедимость Его путей? Это так, и не нам с вами подвергать сомнению высший промысел. Кстати, мы накрываем теплом не только себя. Будь Заикина жива в момент налета на банк, ее правнук, скорее всего, тоже остался бы жив. При жизни Елизавета Петровна прикрывала свою близкую родню. С ее смертью семейная область теплого мира схлопнулась, и Иосиф Лаврик, земля ему пухом, остался без защиты.

– Это прикрывает всех? Всю семью?!

– Не всех, но многих. Тех, кто живёт близко. Тех, кто близок нам, кого мы действительно любим, по-настоящему. Тут не обманешь... Ещё водки?

– Пожалуй.

– Верно мыслите, Константин Сергеевич. Ну, mazal tov[8]!

Выпили. Закусили. Помолчали.

Рыба закончилась.

– И что? – прервал молчание Кантор. – После этого вы рискнёте отказаться от нюансерства? Не будете насвистывать во время прогулки?! Если да, вы не человек, вы железо.

Алексеев не нашёлся, что ответить.

– Только плюсы? – вместо ответа спросил он. – Так не бывает.

– Не бывает, – согласился Кантор. Глаза бывшего врача-окулиста вспыхнули, Кантора охватило внезапное возбуждение, схожее с нервическим припадком. – Идёмте, я вам покажу минусы. Garçon! Не убирай, мы сейчас вернёмся...

Перед тем, как последовать за Кантором, Алексеев бросил взгляд на газету, недочитанную нюансером. Это была «Недельная хроника Восхода» – приложение к журналу «Восход», издаваемому публицистом Адольфом Ландау. Одну из заметок Кантор обвёл красным карандашом: