Читать книгу - "Последний ход за белой королевой - Олег Агранянц"

– Тебя давно пороли?

Сосулька выпрямилась:

– Как вы смеете!

Я повторил:

– Я спросил, давно ли тебя пороли.

Негодованию Сосульки не было предела:

– Убирайтесь отсюда! Немедленно! Вы гадкий, невоспитанный человек!

Я улыбнулся:

– Или ты хочешь сначала нокаут? Ты знаешь, как выглядит Снегурочка после того, как ее пропустят через стиральную машину? И не зли меня. Спусти штаны и ложись на диван.

Я расстегнул ремень.

– Вы действительно собираетесь меня пороть? Меня никогда не пороли.

– Начать никогда не поздно.

Она покорно села на диван:

– Очки снимать?

– Сначала штаны.

– Вы садист?

– Нет. Мне нужны кое-какие сведения, а ты ведешь себя невежливо, ложись и снимай штаны.

– Послушайте, – она уже сняла очки и держала их в руке. – Давайте договоримся. Скажите точно, что вам от меня нужно. Я только на первый взгляд кажусь строгой и несговорчивой. – Она попыталась улыбнуться. – На самом деле я очень уступчивая и компанейская.

Это другой разговор.

Я продолжал вертеть ремень:

– Тогда почему ты мне не отвечаешь на вопросы?

– Мой бог! – взмолилась Сосулька. – Да вы мне ни одного вопроса не задали!

«И верно», – подумал я.

– Сейчас начну задавать. И ты будешь отвечать.

– Буду, – она надела очки.

– Где ты работаешь?

– У меня маленький книжный магазин.

«Сволочь Крокодил, – подумал я, – и здесь провел!»

– Я продаю книги по философии, социологии. – Она помолчала, потом укоризненно покачала головой. – А вы хотели меня выпороть!

Действительно. Выпороть специалистку по философии и социологии!

– Какие сведения ты передавала своему русскому другу?

– Он действительно шпион?

– Еще какой!

– Но вы тоже не местный.

– Не твое дело.

– Верно, не мое, – поспешно согласилась Сосулька.

– Ты знала, что он русский?

– Он говорил, что русский, но жил в Бразилии, и его усыновил какой-то швейцарец.

«Этот мерзавец еще и легенду переврал!»

– Никаких сведений я ему не передавала. Мне казалось, – она неуверенно развела руками, – его заинтересованность мною носила другую направленность. Кроме того, какими сведениями я располагала? Никакими!

– Кто тебя с ним познакомил?

– Один общий знакомый. Поклонник моего отца.

«И здесь мерзавец провел. Не Крокодил, а барон Мюнхгаузен».

– Что это за человек?

– Тоже скульптор. Но любитель.

И тут забрезжил свет.

– Скульптор, говоришь? Любитель? А кто он такой, этот любитель?

– Он держит небольшую типографию. Но не у нас. Сейчас он живет во Франции.

– В каком городе, помнишь?

– Нет. Но где-то на севере. Он не любит жару.

Горячо!

– А откуда ты знаешь, что он скульптор?

– Я видела его работы.

– Где?

– У нас.

– Где у вас?

– В саду. Там мастерская моего отца. Отец ее очень любил и там работал.

– И этот хозяин типографии тоже там работал?

– Когда он жил здесь, то работал. И когда приезжал погостить.

– Когда он был у вас в последний раз?

– В апреле.

Совсем горячо.

– Работал?

– Да.

– И его работы в мастерской твоего отца?

– Конечно.

– Я хочу посмотреть.

– Сейчас уже темно. При электрическом свете вы не получите полного впечатления.

Я успокоил:

– Не волнуйся, получу.

– Вы хотите их посмотреть именно сейчас? – удивилась Сосулька.

– Прямо сейчас.

– Вы так интересуетесь искусством?

– Искусство занимает важное место в моей жизни.

– Тогда идемте, – она решительно направилась к двери.

Мы вышли в коридор, кончавшийся двумя лестницами: одна вела вверх, другая – вниз.

– Куда ведет лестница вверх?

Сосулька томно опустила глаза:

– В мою спальню. Спальню одинокой женщины, которую все норовят обидеть.

Я не отреагировал.

– А лестница вниз?

– В сад, куда мы идем.

* * *

– Это работы моего отца.

Она с гордостью указала на громадные бесформенные изделия, назвать скульптурами которые я бы не решился.

– Чувствую себя как на острове Пасхи, – признался я.

– Вы были там?! – обрадовалась Сосулька. И не дав ответить, проверещала: – Это, должно быть, исключительно впечатляюще.

– А это что такое? – я ткнул пальцем в бесформенную скульптуру с огромными грудями.

– Эта работа называется «Женщина». Она олицетворяет сконцентрированное раздумье об эвентуальном предназначении женщины, – начала Сосулька нудным голосом профессионального экскурсовода.

Я разозлился: подобного рода эссе всегда приводили меня в ярость.

– Эвентуальное, говоришь? Что касается меня, то я предпочитаю сначала анальную тектонику, а уже потом сконцентрированное раздумье.

Что такое «тектоника», я не знал и про себя хмыкнул: «Это тебе за «эвентуальное предназначение»».

Сосулька зажмурилась, замотала головой и сокрушенно хрюкнула:

– Какая пошлость!

«Воображение у нее развито хорошо», – отметил я и успокоил:

– Работы твоего отца прекрасны. Но меня интересуют работы твоего французского друга.

– Их немного.

– Тем большую ценность они для меня представляют.

– Вот эти три.

Она показала на скульптуры в самом углу двора, у деревянного павильона. По сравнению с творениями ее отца фигуры Типографа выглядели привлекательнее.

– Какая работа последняя?

– Трудно сказать. Он постоянно что-то доделывал.

– Лом у тебя есть?

Сосулька не поняла.

– Лом, я спрашиваю, есть?

И, не дожидаясь ответа, направился к павильону. Дверь оказалась открытой, я вошел внутрь и быстро отыскал нечто похожее на лом.