Читать книгу - "Тайны прошлого - Джулия Хиберлин"

Единовременная мощная психологическая травма.

Если дети в таком раннем возрасте становятся свидетелями настолько ужасной жестокости, это может привести к структурным изменениям в развивающемся мозгу.

Лекарства и терапия, если бы их начали применять на следующий день после того, как маленький Джек увидел смерть отца, могли бы исправить это — но не факт — в самом начале. А теперь? Теперь от них столько же пользы, сколько от зашивания раны прядью своих волос.

Я провела Джека в ванную и вытащила чистое полотенце и мочалку. Выдвинула ящик, достала расческу и новую зубную щетку. Его синяя рубашка-поло промокла от пота и пахла, как сыр с плесенью. Я нашла папины рубашки в шкафу и повесила одну на крючок за дверью ванной.

А потом закрыла за ним дверь и просто ждала.

Джек вышел. Его глаза покраснели, волосы были мокрыми и гладко зачесанными назад. Ему явно было не по себе.

— Простите за то, что я тут натворил, — он указал на гостиную. — Раньше такого не было.

Я ему не поверила.

— Ладно, — сказала я. — Хадсон варит нам кофе.

Он пожал плечами. И снова возвел между нами стену.

На кухне Хадсон поставил перед нами три дымящиеся чашки с кофе. Я обводила пальцем белый кружок на столе, в том месте, куда бабушка долгие годы ставила свой стакан с ледяным чаем. Каждый день, ровно в три.

— Ты Мэддог. Это ты отправил мне слайд-шоу. Ты рассказал о моей маме каким-то очень плохим людям.

Из-за тебя все, кого я люблю, оказались в опасности.

— Я думал, что ты заслуживаешь немного ясности. Я хотел разозлить твоего отца и выяснить правду об убийстве моей семьи. Энтони Марчетти там не было. Но он сознался.

Прямолинейный, упрямый. Уже не ребенок.

— Ясности? Не получила я никакой ясности! Почему ты просто не рассказал кому-нибудь, что ты там видел?

Хадсон пнул меня под столом. Но я знала, что делаю.

— А кто поверит перепуганному четырехлетке? — огрызнулся Джек. — Я читал отчеты психиатра. Она писала, что я все превращаю в сказку, чтобы смириться с происшедшим. Что я придумал Хоббита. Что это проекция меня самого, что я виню себя в смерти брата. Татуировка означала мое разбитое сердце. И прочая психологическая хрень. Я уверен, ты с ней знакома.

Он выглядел побитым, выдохшимся. Мертвенно-бледная кожа. Темные мешки под глазами. Я размышляла, насколько безопасно его пребывание вне клиники.

— Моя жизнь была полным дерьмом с тех пор, как меня вынули из шкафа и вынесли из дома в пластиковом мешке. Неделю спустя они похоронили мою семью. Пять гробов. Мой был пустышкой. Туда положили мешок с песком, а сверху воткнули надгробие. Они изменили мое имя и сунули в детский дом вместо программы защиты свидетелей. И ни одна из семей, в которых я жил, не захотела меня усыновить. Слишком опасно.

— Ты сказал, что ты репортер, — я пыталась отвлечь его от темы. — И учился в Принстоне.

— Я и учился в Принстоне. Набрал 1590 баллов в результате академического оценочного тестирования. И чем я не репортер? Это моя история, Томми. Ты моя история.

Он наклонился ко мне с грустной улыбкой.

— Столько лет и столько тупиков. И вот, несколько месяцев назад, мне наконец повезло. Кое-кто из тюрьмы Стейтвилл нашептал мне, что Марчетти очень интересуется одной девочкой с воли. Ему присылали твои фотографии. Годами.