Читать книгу - "Библиотека географа - Джон Фасман"

— Ему повезло, что у него был такой любящий и заботливый брат. Стало быть, вы оплачивали его расходы на проживание да еще давали деньги для ежегодных пожертвований в фонд Уикенденского университета?

Когда я задал этот вопрос, Тону с шумом втянул воздух.

— Ну и что? Не вижу проблемы. Яанья всегда хотел чем-нибудь одарить этот прекрасный университет.

— Университет действительно неплохой. Я знаю об этом, потому что сам его окончил.

— Ага! Видно, это и в самом деле стоящее учебное заведение, коль скоро воспитало столь многообещающего газетчика, как вы. Нетрудно понять, почему Яанья давал на него деньги.

Прежде чем задать следующий вопрос, я секунду колебался. Беспокойство на лице Ханы сменилось подозрительностью, а когда я на нее посмотрел, она округлила глаза и кивнула — дескать, заканчивай свое интервью. Или допрос. Не важно что, только поскорее заканчивай. Впрочем, я уже почти закончил и хотел спросить эстонца еще только об одной вещи.

— Не считая ежегодных взносов в фонд университета, вы когда-нибудь давали ему деньги на адвоката?

На мгновение маска старичка-добрячка покинула лицо Тону, и он одарил меня пронизывающим, исполненным ненависти взглядом. И я сразу вспомнил, где впервые его увидел: в «Одиноком волке». Это был тот самый старик с неаккуратной седой бородой, который сидел в дальнем конце бара, ни с кем не говорил и лишь обменивался жестами с барменом. Теперь он знал, что я считаю его брата не тем, вернее, не совсем тем человеком, за которого тот себя выдавал. И по тому, как у Тону хищно заострились черты лица, я понял, что он прочел мои мысли. В следующую секунду глаза у него затуманились, а на губах появилась привычная доброжелательная улыбка. Почесав с рассеянным видом ногу, он сказал:

— На адвоката? Я никогда не интересовался, на что Яанья расходует полученные деньги. А почему вы спрашиваете?

— По сведениям, имеющимся на факультете истории, где он работал, у него были кое-какие проблемы с законом.

— Пол! — прикрикнула на меня Ханна, да так сердито, что я чуть не подпрыгнул. — Тону приехал сюда, чтобы забрать тело своего брата, а не выслушивать сплетни о неприятностях, которые у него якобы были. И какое все это имеет значение теперь?

— Моя работа — наводить справки о неприятностях такого рода. Кроме того, это может иметь очень даже большое значение, потому что…

— Ума не приложу почему. — Тону медленно поднялся с места, опираясь на трость. — Ну, кажется, я полностью удовлетворил ваше любопытство. Пора мне, старику, возвращаться в свою гостиницу и устраиваться на ночь.

Ханна подала ему шляпу и помогла надеть пальто.

— У вас есть в номере какая-нибудь еда? Где вы будете ужинать?

— Неподалеку от гостиницы, в которой я остановился, есть небольшая таверна. Съем там американский гамбургер и послушаю песни Элвиса Пресли по музыкальному ящику. Потом вернусь в номер и завалюсь спать на большой американской кровати.

— А я и не знал, что в «Одиноком волке» есть кухня, — с вызовом сказал я.

Надевая пальто и застегивая пуговицы, старик шумно дышал и хранил молчание.

— Это место, где мы виделись в первый раз, — сказал он, закончив одеваться, и пристально посмотрел на меня. — Да, я был в «Одиноком волке». Вы ведь об этом хотели меня спросить, хотя и не отважились? А пошел я туда, потому что Яанья писал мне об этом заведении и мне захотелось проникнуться духом американской провинции, где он жил. Вот я и оправился глотнуть бренди и понять, что к чему, и не могу взять в толк, какое отношение все это может иметь к некрологу, который вы пишете. Поэтому прошу вас, если вы действительно работаете над некрологом, закончить его как можно быстрей. Кроме того, я попросил бы вас оказать должное уважение памяти покойного и не отзываться о нем дурно.

Он поцеловал Ханну в обе щеки и, вежливо кивнув, пожелал ей доброй ночи. Меня же, открывая дверь, лишь окинул напоследок недобрым взглядом, после чего вышел из дома. Я внутренне подобрался, готовясь встретить шквал, который должна была обрушить на меня Ханна за нелюбезное обращение с ее гостем, чрезмерное любопытство и другие, пока еще неизвестные мне, прегрешения.

Вместо этого она, проводив гостя и закрыв за ним дверь, уткнулась лбом в филенку. Я решил было, что она плачет. Или же непроницаемая стена, которую она возвела внутри себя, по какой-то непонятной мне причине дала трещину и ей срочно потребовалась передышка, чтобы ее восстановить. Во всяком случае, когда она повернулась, на ее губах уже играла улыбка. Правда, слабая и неуверенная.

— Ох, Пол… Вот ужас-то!

— Что ты имеешь в виду?

— Даже не знаю, что и сказать… Ты читал «Гамлета», верно?

— Конечно, читал.

— Я играла Офелию, когда мы ставили «Гамлета» в колледже, и носилась с этой пьесой целый год. Ты хорошо ее помнишь?

— К сожалению, не очень. А что?

— Знаешь монолог короля? — Она взяла меня за руку, переплетая пальцы, но неожиданно отбросила мою руку. Я неуверенно кивнул. В этот момент Ханна выглядела ужасно: лицо посерело и постарело, глаза потускнели, а черты заострились, словно ее сжигала лихорадка. — Помнишь, какими словами он заканчивается?

— Нет.

Не может жизнь по нашей воле течь.

Мы, может статься, лучшего хотим,

но ход событий непредвосхитим.

— Что-то такое вспоминается… Но в чем, собственно, дело, Ханна? Может, присядешь? Кстати, я принес вина и еды на тот случай, если ты проголодаешься… Что все-таки случилось?

— Как распознать, где граница между добрым намерением и поступком? И какова разница между ними? В чем она заключается? Что именно отличает их друг от друга?

Она сжала кулаки, стиснула зубы и вдруг уронила голову на руки. Но когда чуть позже подняла ее, казалось, что этого эмоционального выплеска не было вовсе — она снова стала прежней. Минутку помолчав, Ханна предложила поехать ко мне и там приготовить обед.

— Разумеется, — согласился я. — Но ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

— Я прекрасно себя чувствую, просто проголодалась. К тому же разговор с Тону заставил меня наконец осознать, что Ян отошел в лучший мир и никогда сюда не вернется, и я очень скучаю по нему…

— Это все? Ханна, я начинаю за тебя беспокоиться. Сегодня утром я обнаружил на твоей…

Она наклонилась и поцеловала меня, потом провела рукой по щеке и за рубашкой вокруг шеи.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказала она, сжимая в ладонях мое лицо и глядя мне прямо в глаза. — Запомни раз и навсегда: тебе не надо беспокоиться за меня. Понятно? — Она положила руку мне на затылок и заставила согласно кивнуть. — Ну что, поедем? Я еще не видела твою квартиру, а кроме того, хочу есть. Я и не знала, что ты умеешь готовить…

— Боюсь, не очень хорошо. Правда, я купил полуфабрикаты, но, как сказал поэт, «ход событий непредвосхитим».