Читать книгу - "Кружева лжи - Анастасия Дока"

– Не глупи, Саша. Чирина убийца, психопатка, безжалостная тварь. Или ты забыла, сколькими жизнями она пожертвовала? И ради чего? Мести родной сестре? Или удовлетворяя потребность в собственной жестокости? Взгляни на список! – потряс перед её лицом листком, заполненным на треть. – Здесь есть и Васильева, и Власова, и совершенно неизвестные нам жертвы. Какая-то тётя Нина, Алиса, Карина, Леся, Олечка, Викторова, Зебра. Продолжать?

Она помотала головой.

– Ты знаешь, кто эти люди? – Рукавица уже кричал. – Очередные трупы! Люди, чьи семьи теперь носят траур! Траур, Саша! Ты посмотри, сколько имён! А если они для тебя ничего не значат, посмотри на Гольцева! Бедный парень! У него забрали сестру, и почему? Да просто так! Посмотри на их мать! Несчастная женщина сидит на таблетках. Не хочет жить. Не хочет! Понимаешь? А ты жалеешь Чирину?

– Я прочитала достаточно. Это не первая запись. И я не отрицаю её вины. Лишь вижу в Виталине не только убийцу, но и человека. Раненного, несчастного. Одинокого. Я её понимаю. Это всё, что я хочу сказать, – на глаза навернулись слёзы, и Александра быстро стёрла их тыльной стороной ладони.

Рукавица поймал себя на мысли, какая уязвимая Саша. Какая она сейчас маленькая. Тихо заметил:

– А я хочу сказать, что расследование далось тебе нелегко, я это отчётливо вижу. Ты устала и принимаешь всё слишком близко к сердцу. Неправильно, Саша. Я знаю, в твоей голове полно тараканов. Но если ты видишь в вас что-то общее, то это уже клиника. Извини за прямоту.

– Не стоит извиняться.

– Стоит. – Вздохнул. – Я считаю тебя отличным специалистом и верным сотрудником. Да, – ухмыльнулся, – поразительно, но похоже в этот раз мы сработались. И несмотря на это вынужден сказать: ты отстранена от расследования. Никакого участия в допросе, никаких попыток связаться с участниками дела. Ты не работаешь на меня, и приказать я не могу, но, пожалуйста… хоть раз сделай так, как тебя просят. Не вмешивайся. Отдохни, наберись сил, успокойся. Разберись в себе, в конце концов. Сходи к психологу. Возможно, твоя любовь к работе оказалась слишком пагубной, и пора сделать передышку. Саша… – коснулся её плеча. – Когда полицейский сравнивает себя с убийцей, сочувствует и понимает преступника – это сигнал для беспокойства. Всё. Давай дневник и уматывай отсюда. Отдых, Селивёрстова. Позволь себе отдых. К тому же, – бросил взгляд за окно, – скоро Новый год. Чем не повод на время забыть об убийствах? – подарил ободряющую улыбку. – Давай. Я вызову такси.

– Не надо. Я сама.

– Как всегда независимая.

– И как всегда одинокая, – она произнесла это едва слышно, но он услышал.

– Кстати, позвони Резникову. Что-то я давно не слышал о вас сплетен, – улыбнулся, бросив фразу как бы невзначай.

– Я не привыкла навязываться, – Александра вспомнила «побеги» Бриза от разговора, его молчание в трубку.

– Сделать первый шаг – это не навязывание, это желание быть рядом с человеком. Ладно. Я тебе не отец, чтобы читать нравоучения, хотя порой мне кажется, что в человеческих взаимоотношениях мой сын поумнее тебя. Иди. Свободна. – И он отвернулся. Пошёл к ребятам криминалистам, захватив дневник Чириной.

Александра испытывала странное чувство. С одной стороны, ей было обидно. С другой, в словах Рукавицы звучала правда. Возможно, ей действительно нужна помощь. Не психолога, а друга. Того, кто скажет, что всё будет хорошо, и она нормальная. Того, кто сможет её понять.

Александра подумала о Диме. Он её не понимал, но с ним её проблемы измельчались, становились не такими страшными. С ним за спиной вырастали крылья.

Селивёрстова вышла на улицу, глотнула морозного воздуха и зябко поёжилась. Холод пробирался в самое сердце – одиночество хватало за плечи, – и Рукавица так бесцеремонно напомнил об этом.

Поговорить…

Как же ей хотелось поговорить с тем, кто понимает, с тем, кто способен видеть, как она. Ведь человек не рождается преступником. Нет такого гена, который превращает людей в убийц и маньяков. И разве так плохо, если она смотрит на монстров немного иначе? Разве не хуже делить мир лишь на чёрное и белое?

У Александры всегда существовали тысячи оттенков, и сейчас она видела Чирину не в радужных тонах, нет, но и не в густом чёрном. Виталина была для неё ребёнком белого цвета, и в этом цвете, в зависимости от угла зрения, вспыхивали другие краски: тёмные и светлые. Последних было очень мало, но они были, а, значит, Виталина не всегда желала смерти другим.

Не всегда была злым человеком.

Сидя в такси, Александра просматривала записи телефона – снимки страниц, обнажавших душу Чириной.

***

Серые стены. Неприятные. Они вызывали в душе те самые болезненные эмоции, от которых хотелось спрятаться, убежать.

Которые так хотелось забыть.

Но стены давили. Звали. Вынуждали вспомнить: она ничтожество. Такой её считала семья: и родители, пускай, и не родные, но ведь она тогда об этом и не знала, и сестра. Любимая старшая сестрёнка.

Врунья.

Наверно, менты специально привели в это помещение и заперли одну, чтобы сделать больнее, чтобы вывернуть наизнанку. Что ж… она не поддастся. Она сильнее.

Должна… быть… сильнее.

Виталина ходила из угла в угол и старалась как можно чаще смотреть в окно. Она ненавидела снег, терпеть не могла метель, но сейчас та была милее всего на свете и уж точно милее поганых серых стен.

Виталина хотела плакать.

Воспоминания обрушивались с хорошо известной ей силой – так случалось почти каждую ночь на протяжении целого года. Года, за который она сумела понять, что нужна лишь своим новым родителям. Только они её по-настоящему любили. Она верила им, ведь они её понимали и что намного важнее принимали со всеми странностями.

В том доме не было серого цвета, а в старом он витал повсюду: во взгляде мамы при виде рисунков, в голосе папы. Цвет отражался в испуганных глазах Снежаны. Он клубился в самом воздухе и отравлял радость Виты.

Он означал постоянные сомнения.

В новом доме он не появился ни разу. Она не ощущала его в отношении к ней взрослых, не читала на лицах соседских ребят, хотя с некоторыми из них, например, с Олечкой и Зеброй позже и разладилось.

В том доме, можно сказать, в другом мире ей было лучше. Клара Евгеньевна оказалась, как всегда, права: мама не та, что родила. Мама – та, что всегда была рядом.

И этой мамой стала Клара.

Она же рассказала правду о Снежане и о том, почему Виту никто не искал.

Волны гнева и ненависти схватили за горло. Стало трудно дышать. Лицо сестры в памяти покрылось тем самым серым, ненавистным, отвратительным. Виталина закрыла глаза, и сначала мысленно, а затем шёпотом повторила одну и ту же фразу:

– Ты сказала родителям, что я сбежала, а я ждала, когда вы меня заберёте.