Читать книгу - "Леди из Фроингема - Шарлотта Брандиш"

Когда близнецы вошли в гостиную, то застали там только Анну, накрывавшую к чаю, дворецкого и заплаканную Бернадетту в неизменном чёрном платье. Блюдце с нетронутым кусочком кекса в её руке мелко подрагивало, лицо, опустошённое тревогой, выражало скорбь, на коленях лежал раскрытый молитвенник. За креслом, в котором она сидела, стоял хмурый Хигнетт, готовый в любую минуту прийти к ней на помощь.

Анна вручила Оливии чашку горячего чая, и та с благодарностью её приняла, пересев поближе к камину, чтобы все ещё влажные на затылке волосы быстрее просохли.

– Скажите, Бернадетта, а мальчики сегодня возвращались к ланчу? – Оливия отпила глоток чая и с состраданием посмотрела на несчастную мать, терзаемую страхом.

Та покачала головой и охрипшим от рыданий голосом объяснила:

– Обычно они только завтракают и ужинают в детской, а в остальное время перехватывают что-нибудь на кухне.

– Я специально оставляю для них на видном месте съестное: кусок сыра, пирог, несколько яблок, – вмешался Хигнетт. – Иногда хлеб с джемом или холодное мясо.

– А сегодня? Вы оставляли для них еду?

– Да, но она осталась нетронутой, – Хигнетт развёл руками. – И лепёшки, и сэндвичи с сыром – к ним никто не прикасался.

Бернадетта низко опустила голову с тугим узлом чёрных волос, плечи её мелко затряслись, и дворецкий укоризненно посмотрел на Оливию. Тут вошли Седрик с Присциллой, баронесса фон Мюффлинг и Оскар Финч, а следом за ними шествовала Виктория, надевшая траурное платье и явно чем-то крайне недовольная.

Пока все рассаживались, пока разливали чай и передавали друг другу чашки и блюдца с кексом и неряшливо, наспех приготовленными сэндвичами, некое подобие оживления ещё скрашивало чаепитие, но как только все получили желаемое, наступила тишина.

Беседа не клеилась. Все присутствующие сохраняли молчание, даже баронесса воздерживалась от присущих ей грубоватых замечаний. Выглядела она, впрочем, не слишком расстроенной, скорее, глубоко погруженной в свои мысли, и Оливия могла бы заключить пари, что среди них не было места загадочному исчезновению двух детей.

– Помню, в детстве мы с Монти как-то заигрались на чердаке, – откашлявшись, вдруг нарушил тишину Седрик Понглтон. – Что-то такое мы там нашли – не помню уже в точности, что, – но совершенно потеряли счёт времени и спустились только к ужину. Пропустили и ланч, и послеполуденный чай… Уверен, Робер и…– он с досадой защёлкал пальцами.

– Жан, – подсказал ему Хигнетт.

– Да, да, я помню, Жан, – рассеянно кивнул ему Седрик. – Так вот, уверен, что мальчишки беззаботно резвятся где-то на просторе, позабыв обо всём, и думать не думают, что стали причиной беспокойства стольких взрослых. Дети, что с них взять! – он пожал плечами и издал натужный смешок.

Все, включая Бернадетту и слуг, в этот момент посмотрели за окно, где по-прежнему бушевал ливень, Седрик же с величайшим интересом принялся разглядывать кекс. Оливия обратила внимание, что руки у него дрожат, а на лбу и переносице выступила испарина. «Да он же напуган до полусмерти!» – подумала она, и взгляд Присциллы на мужа, полный жалости, подтвердил её догадку.

– Детям нельзя позволять отбиваться от рук! – заявила Виктория, со стуком поставив чашку на ломберный столик. – Их место – в детской. Если бы их глупые игры не отвлекали инспектора от расследования, то мы все, вероятно, получили бы возможность поскорее уехать из Мэдли. Седрик прав в одном: мальчишки преспокойно играют где-нибудь на чердаке и знать не знают, что из-за них поднялась суматоха.

– Не далее, как полчаса назад я осмотрел чердак вместе с Хигнеттом, – ответил на её тираду Оскар Финч. – Возможно, дети там и побывали раньше, но сейчас чердак пуст.

– Полагаю, баронесса, в Германии такое поведение попросту невозможно, ведь у вас детям прививают дисциплину и послушание с пелёнок, – Виктория никак не отреагировала на замечание Финча.

– Полагаю, что да, миссис Понглтон, – мисс Прайс устало пожала узкими плечиками, но тотчас же спохватилась: – Да, да, разумеется, так и есть! Наш отец огромное значение придавал дисциплине, почтительности и неукоснительному соблюдению распорядка дня. Мы с сёстрами и помыслить не могли, чтобы ослушаться его.

– Вот видите, – Виктория вроде бы обращалась ко всем присутствующим, но смотрела только на съёжившуюся в своём кресле Бернадетту. – Я убеждена, детям необходима строгая рука. Свобода и отсутствие дисциплины вредят им и лишают возможности стать в будущем полезными членами общества. Из этого проистекают и другие проблемы: невоздержанность, потворство низменным страстям… – Виктория долго перечисляла всевозможные прегрешения и наконец заключила, – и всё это в итоге ведёт к жизненному краху. Так-то вот! – она откусила от сэндвича крупными белыми зубами и принялась жевать, рассеянно глядя на огонь в камине.

Высказавшись, Виктория больше не смотрела на Бернадетту. Противник под градом неоспоримых аргументов был повержен, и терзающая её сердце боль на время утихла. Маленькая, робкая Бернадетта не посмела ничего возразить на эту несправедливую тираду, но Оливия поразилась тому, какой неожиданной злобой сверкнули её тёмные глаза, и каким неприязненным взглядом она окинула Викторию. Сразу после этого Бернадетта раскрыла молитвенник – губы её задвигались, ладони сомкнулись, но и в тяжёлом взгляде, прикованном к ничего не замечающей Виктории, и во всей позе было что-то пугающее, почти языческое, будто она не Пречистую молила о снисхождении, а призывала кару небесную на головы неугодных.

Страх – вот что ощутила Оливия, присмотревшись к тем, кто сейчас находился в гостиной. За бравадой, за нарочитым спокойствием, за подчёркнутой тревогой – за проявлениями всех этих чувств скрывался страх. Исчезновение детей заставило каждого гнать от себя мрачные мысли, удерживать свой страх на вытянутой руке, не позволяя ему одержать победу, и вместе с тем страшась взглянуть ему в глаза. Лишь Филипп и его избранница были неподвластны ему – молодые люди, презрев всякие приличия, сидели очень близко друг к другу, соприкасаясь плечами; их лица освещало яркое пламя, сообщая чертам резкость, графичность, – и Оливия вдруг ощутила внутри сосущую пустоту, напомнившую ей годы, вынужденно проведённые в разлуке с братом. Пользуясь тем, что в гостиной разгорался спор между Седриком и Викторией, и всё внимание было устремлено к ним, Филипп поднёс ладонь фальшивой баронессы к губам и незаметно для остальных запечатлел на её запястье нежный поцелуй. Оливия отвела взгляд, и в этот момент в голове её пронеслась мысль: «Откуда Имоджен Прайс было известно о том, что дверь в часовню открывалась бесшумно? Ведь я совершенно точно не говорила этого ни ей, ни Филиппу».

***

К вечеру дождь начал стихать, и появилась надежда, что мальчики покинут укрытие, в которое загнал их ливень, и вскоре вернутся в дом. Однако прошёл час, затем другой, а дети так и не появились.

Теперь принялись тревожиться даже те, кто сохранял спокойствие и считал исчезновение мальчишек детской шалостью. Оскар Финч вместе с Хигнеттом, Седриком и Филиппом вновь осмотрели старые конюшни и часовню, заброшенную маслобойню, хозяйственные пристройки и чердак, но никаких следов пропавших детей не обнаружили. От Седрика в поисках толку было немного, он совсем раскис и лишь плёлся вслед за остальными, низко держа фонарь дрожащей рукой и затравленно озираясь по сторонам.