Читать книгу - "Тайна старого городища - Константин Мстиславович Гурьев"

— И что в этих легендах?

— Рассказ о том, что соседи, якобы, вдруг заметили их исчезновение. А ведь «соседи» в данном случае могли проживать и в десятках километров от замка Хёенбергов. И о том, как они смогли это исчезновение «обнаружить», можно только догадываться. В общем, отправились в замок, но не смогли туда попасть. Ворота были прочно заперты изнутри, и на крики никто из-за стен замка не откликался. Соседи приезжали туда несколько раз с тем же результатом. Наконец, решили приехать со снаряжением для штурма крепостей, забрались туда и нашли ворота не только запертыми, но и заваленными изнутри крупными камнями так, чтобы пробиться снаружи было просто невозможно. Людей в замке не было. Ни одного человека, никаких следов недавнего пребывания. Ни пищи, ни чего другого, что говорило бы о недавнем пребывании тут людей. Ни какого-нибудь мусора, ни золы в печах, ни ветоши. Ну, в общем, будто бы тут никто никогда не жил. И даже слуги тоже бесследно исчезли, и никто их более не видел.

— И что потом?

— Потом? Об этом — ничего. Учтите, я вам пересказываю легенду, а не отчет о проведении полицейского расследования, — развел руками Горицын. — Кроме того, автор воспоминаний откровенно признается, что повторяет воспоминания своего отца, а тот, в свою очередь, — своего и так далее. То есть это не сопоставление каких-то разных точек зрения, а последовательное изложение единственного рассказа. Да и книга, честно говоря, сама по себе немного мифическая. Дело в том, что подлинник ее никто не видел, а опубликована она была тогда, когда в германских государствах рыцарям еще верили на слово, без доказательств и проверок. В общем, история, рассказанная только одной стороной.

— И что это значит?

— Такие ситуации провоцируют некритический подход. То есть, говоря так, чтобы понял и неспециалист — могут и наврать, — улыбнулся Горицын. — Впрочем, был у кого-то и другой намек, правда, так и не вошедший ни в одни мемуары или исследования, что тот самый юноша, который основал род Хёенбергов, был из колдунов, а все остальное — плод его магических ухищрений, но, как сами понимаете, всерьез это никто не воспринимает. Тем не менее появление любой вещицы с этим гербом вызывает оживленный интерес.

Он замолчал, пожевал губами.

— Я ответил на ваши вопросы?

— Нет. Есть еще один. Вы упомянули о каком-то немецком коллекционере, нашедшем медальон с гербом Хёенбергов. А Катерина Кирилловна говорила, что этот человек вскоре умер. Так это? Вообще откуда такая информация?

Горицын помолчал. Видно было, что он раздумывает: стоит ли об этом говорить. Наконец, решился:

— Видите ли, мы, люди, занимающиеся коллекционированием, стараемся постоянно обмениваться информацией обо всем, что нас касается или может коснуться. Иначе нельзя, особенно в наше ненадежное время. Когда я услышал слова Като, я посмеялся: слишком уж фантастической показалась мне эта история и забыл. И надо же такому случиться, что через день мне позвонил мой приятель, живущий теперь в Дании. Его я и спросил, скорее случайно спросил, а он выдал мне эту новинку! Конечно, я попросил его узнать больше, вот он и узнал. Я был очень огорчен: бедного коллекционера буквально растерзали у него дома.

— Растерзали?

— Да. Мой приятель сказал, что, по словам дочери несчастного коллекционера, с которой он разговаривал, отца будто пытали перед смертью.

После небольшой паузы Горицын спросил:

— Ну что, я ответил на все ваши вопросы?

— Честно говоря, я и сам не знаю, — признался Гридин. — Ведь вопросов нет только тогда, когда нет знаний. А как только человек хоть что-то узнает, так сразу хочет узнать еще больше.

— Да, вы правы, человека тянет в неведомое, — согласился Горицын.

Идя по бульвару после встречи, Гридин размышлял, пытаясь разобраться в той череде событий, давних и сегодняшних, которые причудливо перемешались, создавая совершенно невообразимую картину.

Во-первых, что за историю он выслушал от Сапожниковой? На бред выжившей из ума старухи это никак не походило: Сапожникова была «в себе» настолько, что ей могли бы завидовать девушки и молодые женщины, медленно соображающие, с трудом читающие и с ошибками пишущие! Все поведение открывало ее, как человека адекватных реакций и достаточно широкого кругозора, позволяющего воспринимать любую информацию объективно и заинтересованно. Кроме того, демонстрацию «секрета» герба никак нельзя было назвать фокусом: все происходящее Гридин видел с расстояния нескольких десятков сантиметров, видел отчетливо, без замутнений.

Значит, Сапожникова на самом деле видела все, о чем рассказывала. Значит, что-то такое все-таки было. Значит, продолжал Гридин, был какой-то подвал с сокровищами?

Стоп! Сапожникова говорила, что там были картины, но в подвале картины хранить трудно: там сыро, нет движения воздуха, невозможно соблюдать температурный режим, который поддерживают в хранилищах музеев. Значит, картины, а, точнее, «картины» — это все-таки фантазия. Ну, не фантазия в смысле откровенного вранья, а какое-то искажение действительности, воспроизводимой через много-много лет. Рассказ о том, как они шли в этот самый подвал, был натурально исполнен, выдумать можно было бы и получше, но «сыграть» такое трудно. И, кроме того, «сыграть» такое можно, если есть какой-то режиссерский замысел! А это уже слишком громоздко. Да и потом, какой смысл?

Значит, решил Гридин, будем исходить из того, что она не врет сознательно, и что-то все-таки происходило. Ну, во всяком случае, придется так считать, пока не доказано обратное. Так, с этим чуть-чуть определились.

Теперь о ее материнстве.