Читать книгу - "Последняя любовь президента - Андрей Курков"

Киев. Декабрь 2015 года.

За окном все еще темень. До рассвета ждать долго. Рассвет вообще в это время наступает после начала рабочего дня. Только мне сегодня не хочется на работу. Паршивая у меня работа. Не приносит ни удовольствия, ни счастья.

Аккуратный и осторожный стук в дверь.

Помощник заглядывает в спальню, ищет меня взглядом. Потом шепчет: «Врач пришел!»

Я включаю торшер в углу комнаты. Мягкий свет достигает кровати, но на другую половину спальни его уже не хватает. Мой взгляд сразу отмечает, что электричество этой ночью в сети не дешевое. Обычное. Лампочка не дрожит. Иначе было бы ужасно стыдно и противно.

Я сижу на кровати в теплом халате. Ноги ступнями прямо на паркете.

– Вас что-то беспокоит? – спрашивает доктор, потирая сонные глаза.

– Меня беспокоит многое. Например, почему у меня не было медосмотра уже недели две? Я что, совершенно здоров?

– Извините, я сам был простужен.

– Ладно, давай работай!

Он достает из кожаного медицинского саквояжика, сделанного под старину, стетоскоп.

Я распахиваю халат. Металлическое, круглое ухо стетоскопа холодит грудь. Вот оно опустилось прямо на линию шрама, вот перелетело левее.

– Вы себя неважно чувствовали? – спрашивает доктор.

– Можно и так сказать. А можно сказать: я себя чувствую удивительно херово. Мне сны снятся дурацкие.

– Нервы, – вставляет доктор. – Повернитесь спиной, пожалуйста.

Я поднимаюсь на ноги, сбрасываю халат и поворачиваюсь к нему спиной. Теперь круглое ухо ползает по спине.

– Не дышите! – просит он.

Я останавливаю дыхание и прислушиваюсь к тишине. И сразу, словно слух мой сегодня особенно обострился, слышу какие-то шорохи, тиканье, далекое шипение. Тиканье, кажется, доносится из-за стены, из спальни Майи. Шорохи выползают из-за двери, оттуда, где дежурит безымянный помощник. Шипение? Я снова прислушиваюсь.

– Вам нужен покой, – прерывает тишину доктор. – Что-то мне ваше сердце не нравится.

– Мне оно тоже не нравится. Тем более, что оно не мое.

– Да, извините, не так выразился.

– Кстати, хочешь на него посмотреть?

Доктор бросает на меня обеспокоенный взгляд. Он, вероятно, думает, что мне нужен психиатр.

– Нет, не волнуйся, я себя резать не буду! – успокаиваю я его. – У меня фотография есть.

– Фотография?

– Да, с операционного стола. Выпить хочешь?

Он опять озадачен. Мысли мечутся в его голове.

– Мне бы чего-нибудь успокоительного.

– Эй! – кричу я, и тут же в дверном проеме возникает голова помощника. – Два бокала и бутылочку «Хэннесси». В ванную!

Тут же поворачиваю голову к доктору, и мне становится его жалко. Он рукой держится за сердце.

– У тебя свое? – спрашиваю я. – Или тоже пересаженное?

– Кому я нужен, чтобы мне пересаживали…

– Пойдем! – командую я.

В ванной вполне уютно.

Тут же и помощник с подносом. Опускает поднос на широкий подоконник. Открывает коньяк, наливает в бокалы.

– Подойди сюда, – зову я доктора. Взглядом указываю на его бокал. А сам тут же оборачиваюсь к окну и любуюсь Андреевской церковью.

Он пьет медленно и нервно. Не сводит с меня глаз.

– Ах да! Фотография! – вспоминаю я и приношу цветной снимок. – Вот оно, мое нервное!

Доктор ставит бокал на подоконник, берет снимок в руки. Смотрит на него молча. Так же молча пятится под ближайшую галогенку, чтобы свет падал на фотографию, и там опускается на корточки.

– Не может быть! – выдыхает он.

– Чего не может быть?

Он продолжает рассматривать снимок. На его лице – озадаченность, сквозь которую проступает страх.

– Ну говори, что молчишь!

Доктор возвращается к подоконнику. Сам себе наливает полный бокал коньяка. Залпом выпивает половину. Только после этого его взгляд осторожно, как туча на солнце, «заползает» на мое лицо. Он не хочет смотреть мне в глаза. Его взгляд приклеился то ли к моему носу, то ли к подбородку.

– Так что там?

– Может, мне кажется, – его голос дрожит, – но это сердце не выглядит здоровым. Это, наверно, ваше сердце, перед тем, как его заменили. Вам вживляли «сердечную батарейку»?

– Какую батарейку? «Дюраселл»?

– Да нет, в сердце электронный стимулятор.

– Нет, ничего мне не вживляли! А чем тебе сердце не нравится?

– Там рубец, на сердце. От операции. Такие остаются после того, как в сердце вживляется стимулятор.

– Слушай, а как зовут хирурга, который меня ремонтировал?

– Профессор Хмелько.

– Эй! – кричу я в сторону двери. Жду секунд двадцать, пока не появляется знакомая голова. – Разыщи мне хирурга Хмелько и живо его сюда!

После этого пускаю в ванну холодную воду и возвращаюсь к подоконнику.

– Рассказывай, рассказывай дальше! – прошу я доктора.

– О чем?

– О сердце на фотографии.

– Я не знаю. Сердце как сердце… следы ожирения. Наверно, другого не было.

– Другого не было?! – Я снова поворачиваюсь лицом к оконному стеклу.

Вид ночного зимнего Андреевского спуска успокаивает, гипнотизирует меня. Я смотрю на этот неподвижный городской пейзаж и предчувствую в нем движение. И точно, из-за церкви на тротуар правой стороны медленно выходит женская фигурка в длинном, до пят, пальто. На голове платок или шаль. В руке – горящая свеча.

– Посмотри! – говорю я доктору. – Как ты думаешь, сколько ей лет?

– Кому? – переспрашивает он.

– Вон той женщине, со свечой!

– Там нет никого, – пожимает он плечами. В его взгляде прочитывается новый испуг.

Я всматриваюсь в далекую фигурку. Нет, она там. Света уличных фонарей достаточно, чтобы ее рассмотреть.

– Может, у тебя плохое зрение? – спрашиваю доктора.

– Сейчас вижу, – шепчет он. – Но она только-только вышла из-за угла. Раньше вы ее не могли бы увидеть. В длинном пальто. Да?

Я поворачиваюсь к нему. Смотрю на него выжидательно, поджав нижнюю губу.

– Доктор может лечить других, если сам болен? – спрашиваю.

– По законам медицинской этики доктор должен сначала вылечить других, потом – себя.

– То есть вылечить себя он никогда не сможет.

Он не успевает ответить. Открывается дверь. В этот раз помощник осмелел. Обычно он оставляет себе для доклада щель в дверном проеме не шире двадцати сантиметров, но в этот раз просто-таки распахнул дверь!