Читать книгу - "Вот это поцелуй! - Филипп Джиан"

Потом началась настоящая бойня. Они нас раздавили. Я защищал Крис как мог, прикрывая ее своим телом, когда дело принимало совсем уж дурной оборот. Но, едва вскочив на ноги, мы тотчас же опять падали на землю. Они били нас длинными дубинками из кевлара. Прикладами винтовок. Крепкими коваными ботинками. К тому же эти недочеловеки извергали на нас потоки брани. Эти сучьи дубликаты, эти бледные копии людей проливали нашу чистую кровь, человеческую на сто процентов!

Я притворился мертвым, шепнув на ухо Крис, чтобы она сделала то же самое. И мы распростерлись на тротуаре, лицом вниз. Пары черных армейских башмаков мелькали у нас перед носом. Земля содрогалась от их тяжелой поступи, шаги громыхали, как раскаты далекого грома. Я опять вспомнил Пола Бреннена, который наблюдал за нашим беспорядочным бегством с презрительной ухмылкой. Я ощутил, как во мне зреет жуткая ярость против него. С каждым днем я ненавидел его все сильней. Из головы у меня не шла Дженнифер Бреннен, бедная девушка, которую он хладнокровно устранил.

Потом мы откатились в сторону, в тень, под разбитый уличный фонарь. Чуть подальше закипел бой. Я втолкнул Крис в какое-то здание, разбив стеклянную дверь телефонным аппаратом, найденным среди развалин уличной кабинки. Крис не стала делать мне замечаний.

Я ушел от нее около десяти часов вечера. Она висела на телефоне. Лицо ее было искажено тревогой: Вольф не вернулся домой. Она обзванивала больницы. Все были переполнены. Она звонила в каждую по нескольку раз и лепетала: «Девушка, милая! О, пожалуйста… прошу вас», – но это ничего не давало. Она говорила: «Мужчина, высокий, крепкий, с вьющимися светлыми волосами». Правда, слова «сексуальный» не добавляла. Она волновалась за него до смерти.

Я принял душ. Осмотрел принадлежавшую Вольфу косметику: гель для бритья для сверхчувствительной кожи, бутылку шампуня «Петролан», мазь от геморроя (Крис такими вещами не пользуется, обратное пока не доказано). Я смыл немного запекшейся крови, которую обнаружил у себя на голове. Горела исцарапанная нога. Ныло плечо. Я не жаловался. Я вообще как-то ни о чем не думал.

После душа я не осмелился заглянуть в холодильник. В сложившихся обстоятельствах Крис вряд ли поняла бы меня.

Поэтому я по дороге остановился съесть сосиску. Патрульные машины еще разъезжали по улицам, озаряя все вокруг светом мигалок и оголтело завывая. Я поставил мигалку на крышу своей машины, чтобы поесть спокойно. Я не без труда управлялся с излишками кетчупа и горчицы, так и норовившими капнуть мне на брюки.

Я почувствовал разочарование, короче, приуныл. Улицы были безжизненны, они словно замерли в потоках горячего воздуха. Я пытался порадоваться хотя бы тому, что доставил Крис домой целой и невредимой, но это было все равно что держать член в руке и не знать, что с ним делать…

Внезапно мне захотелось заняться любовью с Мэри-Джо, почувствовать, как она обнимает меня, придавливает всем весом своего тела. Я быстренько покончил с сосиской. Было одиннадцать часов, не больше. Лишь бы она поняла, что можно жить с девушкой под одной крышей и не спать с ней. Это был как раз мой случай. Мы могли бы с ней спуститься вниз и заняться любовью в машине. Или, еще того лучше, могли бы отправиться в какой-нибудь отель, а Фрэнк пусть думает, что мы на задании. Мне ужасно захотелось слизнуть пот, струящийся по ее груди, раздвинуть ей ноги с такой восхитительно нежной кожей. Желание, внезапное и непреодолимое, охватило меня.

К сожалению, все цветочные лавки были закрыты, так что я пришел с пустыми руками.

Я позвонил. Из-под двери пробивался свет.

Я не встревожился сразу, нет. Тихонько насвистывал сквозь зубы. Потом перестал.

Вы когда-нибудь слышали о шестом чувстве? О том чувстве, которым обладает полицейский, достойный этого звания? Шутки в сторону, я его тоже не лишен. Оно возникает где-то в ногах, ползет по спине, а потом начинает холодить затылок, как будто по нему проводят ледышкой. Некоторые утверждают, что в такие моменты у них в мозгу зажигается лампочка, но я им не очень верю. Со мной ничего подобного не происходит.

Я взялся за ручку двери. На лестнице было очень тихо, только мотылек шелестел крылышками под самым потолком.

Дверь была открыта. Меня как ударило, я выхватил из кобуры свой пистолет 38-го калибра.

Я осмотрел всю квартиру, потом вернулся в гостиную и сел. Мне стало трудно дышать. Внимательно обследуя комнату, еще не в силах понять, что произошло, я вдруг наткнулся взглядом на кобуру револьвера Мэри-Джо. Она была пуста. Блестела новенькой кожей. Как будто насмехалась надо мной.

Потом я заметил наручники, прикрепленные к батарее у входа. В конце концов я встал и подошел к ним. Горло мне сдавило. Я не сводил с наручников глаз, и с каждой секундой мне становилось все хуже и хуже. Я летел вниз по крутому склону в пропасть. Все быстрее и быстрее…

Я присел перед батареей на корточки, нахмурив брови и склонив голову набок, чтобы кое-что рассмотреть. Действительно, в самой глубине, на поверхности одного из желобков была нацарапана надпись. Надо было иметь хорошее зрение, чтобы ее прочесть. Там было только одно слово: «Рамон», – написанное маленькими печатными буквами. Очень лаконичное сообщение.

Через двадцать секунд я уже вышиб дверь его квартиры. Вторую дверь за этот вечер. Я вспомнил, какое лицо было у Крис, когда я разбил ту, первую. У нее от изумления даже дух захватило. К Рамону я вламывался, не веря, что кого-нибудь там найду.

И разумеется, квартира была пуста.

Мать его! Черт бы его драл!

Я словно оказался в пустыне. Порывы горячего ветра хлестали меня по лицу. Красноватые блики плясали вокруг, и земля горела под ногами. Я подошел к окну, чтобы глотнуть свежего, воздуха. Я нервно кусал себе губы.

У меня было очень дурное предчувствие. Вокруг царила такая тишина, что звенело в ушах. Мотылек влетел в открытую дверь и вылетел в окно, туда, где светила луна с темными пятнами океанов. В воздухе пахло пиццей. А вдалеке разгорались зарева пожарищ.

Я подумал, что, наверное, было бы неплохо пойти куда-нибудь с Марком и напиться. Честно говоря, я не знал, что мне остается делать в такой ситуации. Сколько ни ломал голову. Я мог объявить их в розыск. Я мог без устали искать иголку в стоге сена. Мог просто сесть и ждать. Или молиться. Какая разница?

Мне не везло с женщинами. У тех, чьи фотографии висели по стенам у Рамона, были огромные груди и потрясающие задницы, только вот улыбки у них были какие-то странные. Я хочу сказать, непонятно, как с ними себя вести.

Когда я выходил, в квартиру опять влетел мотылек и спустился вместе со мной по лестнице, я слышал легкий трепет его крылышек. Он вился вокруг светильников, прилипал к ним на какой-то миг, а затем опять следовал за мной, словно я был его верным другом или привлекательной самкой. Все это казалось мне таким глупым…

Я пересек улицу и сел в машину. Автоматически. Прежде чем включить зажигание, я в последний раз бросил взгляд на дом и несколько секунд смотрел на него.