Читать книгу - "Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова"

А Татьяна внезапно промолвила:

— Понимаешь, какая штука. Казалось бы, столько людей вокруг, столько мужчин, любого могу обаять, окрутить, женить, развести. А оглянешься — оказывается, никого рядом нет и полагаться во всем можно только на себя. Если вот это моя душа, то ровно столько, — отмерила на бокале с палец толщиной, — кипит и бурлит, и шевелится, и что-то чувствует. А девять десятых — неподвижны. Как в океане, когда наверху шторм, а на двадцать метров ниже — тишина и покой. Немота. Мрак. Бездна. И в этой бездне скользят какие-то чудовища.

* * *

Если бы майора Барчука спросили, отчего редкие свободные минуты он посвящает наблюдению за некой гражданкой Зглиницкой, Николай бы отчетливо смутился. И даже, возможно, покраснел бы. Ибо начинавшееся как дело о предумышленном убийстве гр. Мурзакова, теперь это было его личное дело. А точнее сказать — наваждение.

Есть люди, которые с головой уходят в сериалы, влюбляясь в телевизионных персонажей и сопереживая им от всей души, как самым родным и близким. Есть безумцы, обливающиеся слезами над вымыслом, над книжками карманного формата в недолговечном бумажном переплете; и никто не убедит их, что жизнь, протекающая на шероховатых страницах плохонькой газетной бумаги, придумана и уже потому менее важна и значительна, нежели окружающий реальный мир. Они, зрители и читатели, давно живут в другой реальности, с удивлением разглядывая остальных аборигенов, погрязших в серой действительности будней.

Прежде Варчук относился к подобным людям иронично, с усмешкой, полагая их не вполне здравомыслящими и адекватными. Не то чтобы уж совсем безумцами, но теми, про кого иногда говорят, что у них «клепок в голове не хватает». И вот она, ирония судьбы. Он сам — образец трезвомыслия и рассудительности, человек, обстоятельный до занудства, в чем-то даже скучный, сам попал в эту ловушку.

История странной женщины и ее многочисленных родственников и друзей затягивала похлеще, нежели лихо закрученный детектив или слезливая мелодрама. Чем больше майор наблюдал за Татьяной, ее загадочными, почти всегда непонятными поступками, тем сильнее ему хотелось ближе узнать ее, проникнуть в ее тайну. Он выучил ее скупую биографию, выяснил детали и подробности многих событий, но не стал ни на йоту ближе к разгадке. А еще, исподволь, незаметно росло иное чувство: Николай стремился все время быть рядом, чтобы успеть помочь, защитить, подставить плечо в трудную минуту, если будет нужно.

Не зря говорят, что охота пуще неволи. Забывая об усталости, о том, что он давно уже толком не отдыхал и не развлекался, Варчук изыскивал любую возможность разузнать побольше об объекте своего наблюдения, хоть как-то понять ее.

И сегодня они с Сахалтуевым пребывали в полном ступоре: Юрка притарабанил копию налоговой декларации гражданки Зглиницкой, которая не только не прояснила суть дела, но и окончательно запутала доблестных оперов.

— Ничего не понимаю, — пожаловался капитан, устраиваясь за столом с очевидным намерением дописать наконец протокол и отправить дело в канцелярию, но ежесекундно отвлекаясь на обсуждение последних новостей. — Я грешным делом думал, что она такая себе хищница, акула: охотится на богатых мужичков в поисках самой выгодной партии.

— Она другая, как ты еще не понял? — хмуро сказал Николай, которому было обидно слышать подобные вещи о Татьяне; впрочем, он прекрасно представлял себе, как выглядит его заступничество. — Иначе бы она давно уже вышла замуж за этого своего Бабуина. По-моему, на наших просторах жениха выгоднее и быть не может.

— Я же ни в чем ее не обвиняю! — рассердился Юрка. — Я просто рассматривал самую вероятную версию.

— Ты предубежденно относишься к женщинам, — заметил майор, и у Сахалтуева просто челюсть отвисла, когда он это услышал из уст главного женоненавистника страны. — А среди них бывают благородные и кристально честные.

— Что новенького, господа? Всем здрасьте! — весело приветствовал начальство Артем, тащивший целую кипу папок. — Вот, Юрий Иваныч, все, что вы просили.

— А не маловато будет? — ужаснулся Сахалтуев.

— Я не виноват, — пожал плечами стажер. — Как обстоят дела на невидимом фронте?

— Хотелось бы сказать, что без перемен, — не стал скрытничать Николай, — но есть новости. Наша Татьяна оказалась весьма и весьма состоятельной женщиной. Не просто обеспеченной, — не дал он стажеру и рта открыть, поскольку предвидел вопрос, — а даже по заграничным меркам вполне богатой.

— Откуда? — изумился Артем.

— Во-первых, она у нас, оказывается, неплохая художница. Только не афиширует этого. Складывается впечатление, что она совершенно равнодушна к таким вещам, как признание и успех. Сотрудничает исключительно с зарубежными партнерами: с издательствами, картинными галереями, серьезно востребована как иллюстратор. Ее картины постоянно раскупают, ее книги все время выходят — и, что самое любопытное, она честно этими сведениями делится с державой.

— Во всяком случае, не утаивает всю правду, — пробормотал Сахалтуев, категорически отрицавший существование в природе индивидуума, не уклоняющегося от уплаты налогов.

— Во-вторых, сегодня она ходила во Французское посольство открывать визу: у нее в Париже скоро откроется персональная выставка. Искусствовед из меня никакой, но даже я понимаю, что это серьезное достижение — в том числе и финансового толка.

— Ничего себе! — присвистнул стажер, нервно наливая себе стакан газировки. Он выпил залпом, поперхнулся, закашлялся.

Сахалтуев постучал молодого коллегу по спине:

— Ну-ну, не падай в обморок прежде времени.

— В-третьих, — продолжал перечислять майор, — покойная бабушка оставила ей не чересчур большой, но заслуживающий внимания капитал. Кстати, о бабушке. Бывшие соседи по Музейному переулку в один голос утверждают, что в бабушке наша героиня души не чаяла, просто обожала старушенцию и пылинки с нее сдувала. Тем не менее пропажа бабуленции не вызвала у нее никакого приступа горя. Очень сдержанно она на этот факт отреагировала, что тоже странно.

— Что значит — пропажу? — изумился стажер, не посвященный в детали исчезновения Антонины Владимировны Зглиницкой.

— А то и значит, что Зглиницкая А. В. вышла однажды утром из дому, оставив на столе прощальную записку, а у нотариуса — завещание. Само собой, завещание он мне не показал, но поведал, что клиентка его приказала считать себя ныне покойной ровно через два года, день в день после своего ухода, буде она к тому времени не вернется, конечно. Грустный такой дяденька, этот нотариус. По-моему, он к ней — бабушке то есть — неровно дышал. Теперь тоскует.

— Лев Толстой в юбке, — проворчал Сахалтуев. — «Санта-Барбара» какая-то. Теперь ведь он ни за что от этого дела не отвяжется, — обвинительным пальцем ткнул в сторону Николая.

— А зачем тогда все эти игры в коммунальную квартиру, бедную сиротку, беготня на службу к Колганову? — забормотал Артем.

— Спроси меня еще что-нибудь, — ласково предложил Варчук.