Читать книгу - "Убийство на улице Дюма - Мэри Лу Лонгворт"

– Из Интернета, откуда же еще? – предположил Верлак. – Сейчас дети в библиотеки не ходят и ничего больше не читают. Я это каждый раз вижу, когда езжу на экспрессе в Париж. Сидят и три часа играют в телефоны, потому что читать разучились. – Он отпил кофе и добавил: – А кстати, Бальзак действительно это говорил?

– В смысле?

– В смысле, он это написал? Или кто-то услышал, как он что-то такое буркнул, скажем, в Гранд-опера в мужском туалете? Есть достоверная информация?

– Слушай, ну ты зануда.

Верлак улыбнулся, притянул Марин под одеяло.

– Я есть самий сильный человек во вся Франция, – сказал он по-английски, изображая французский акцент.

Марин засмеялась и сбросила одеяло:

– А я – замученный преподаватель, которому нужно работы проверять.

– Да брось! Ты же знала, что в эти выходные у нас мини-каникулы «Верлак и Бонне». Зачем ты вообще привозила эти работы? Чувствуешь свою вину за десятинедельные летние каникулы, плюс еще десять дней ранней осенью, да две недели на Рождество, две недели на лыжах в феврале и еще две недели отпуска в апреле по причине страшной профессиональной усталости?

Марин вздохнула.

– Ты же знаешь, что я во все эти каникулы работаю, пишу и публикуюсь.

– Это да, но за твоими коллегами я такого не замечал.

Марин рассмеялась:

– А откуда тебе знать? Да вообще, поверить не могу, что мы с тобой в наши, как ты их назвал, мини-каникулы Верлака и Бонне об этом спорим!

Она хотела встать, но Верлак вскочил, схватил ее белую блузку со спинки кресла и стал ею размахивать:

– Сдаюсь! Прошу прощения! Я идиот!

– Точная характеристика, – прыснула Марин.

– Ну, видишь, в чем-то мы уже согласны. Пойдешь сегодня дегустировать вино с идиотом?

– Антуан! – возмутилась она. – Мы уже вчера ходили его дегустировать и купили!

– Но я приобрел ящик белого висанского, и все время только о нем и думаю. Все мои любимые сорта винограда, и все в одном вине – сирах, мурведр, сенсол…

– Да-да. И кариньян, и гренаш.

Верлак перестал размахивать блузкой и заморгал, уставившись на Марин.

– Ты, оказывается, слушала! Иногда мне кажется, что у тебя фотографическая память.

Марин на этот комплимент улыбнулась. Преподаватели в школе и университете ей говорили то же самое, но тут дело было не только в памяти: вино начинало ее интересовать. Ее родители никогда не проявляли интереса к лозам – это хобби у них ассоциировалось с менее интеллектуальной жизнью или же с людьми, голосующими за консерваторов. Марин подумала о «Порше» Верлака и о его крошечном багажнике.

– Ты купил только один ящик, потому что у нас уже было три из Шатонеф-дю-Пап, а машина у тебя маленькая, спортивная. Тебе минивэн нужен.

– Я правильно расслышал? – спросил Верлак, бросая блузку на кровать. – Минивэн? Мне? Клади свои работы и пойдем, а то опять проваляемся в кровати все утро, как вчера. Горничная на нас злилась.

– И куда ты будешь складывать новое вино?

– Куплю с доставкой, моя милая. – Верлак подошел к окну и раздвинул тяжелые полотняные шторы.

– Mon Dieu^[6], – шепнул он.

– Что там?

– Подойди, посмотри на наш Прованс, – ответил он.

Марин слезла с широкой кровати, поежилась от холода, подбегая к Верлаку. Он обнял ее за плечи. Они уставились на пятизвездочный вид Люберонских гор, сверкающих под солнцем снегами выступающих из тумана вершин. Долина, идущая между отелем и горами, рассыпалась на скрытые туманом зеленые полянки – и горизонтальные черты прерывались строгими вертикалями кипарисов.

Прямо за дверью поднимался и танцевал в воздухе пар. Марин с Верлаком не сразу поняли, что он исходит от подогретого бассейна.

Марин взглянула на Верлака и спросила:

– Искупаемся?

– Ноябрь же.

– Но дождя, как вчера, нет. А бассейн с подогревом. Поплаваем, вернемся сюда сам-знаешь-зачем, а потом я согласна ехать с тобой дегустировать вино – если заедем на римские развалины в Весоне.

– Поплавать – да, сам-знаешь-зачем – да, римские развалины – нет.

– Как? Разве тебе не нравятся римские развалины? – спросила Марин.

– На самом деле нет. Меня всегда одолевает зевота, и я чувствую себя виноватым. Я понимаю, что развалины – вещь важная, но я не умею видеть красоту или воображать ее в куче рухнувших колонн.

– А ты мне раньше такого не говорил. Можно я буду смотреть развалины, а ты пойдешь в средневековую церковь? Она в романском стиле, если я правильно помню. Мать о ней работу когда-то писала.

– Романском? Ладно. А потом встречаемся на этой прекрасной площади, пьем кофе и взахлеб рассказываем друг другу о том, что узнали за те два часа, проведенные порознь.

Они медленно завтракали домашними хлебцами с вареньем из ресторана, читая каждый свое. Верлак – Хемингуэя, «Праздник, который всегда с тобой», улыбаясь авторским описаниям несносной Гертруды Стайн – из тех дам средних лет, что он часто видел в магазинах «Монопри» или в почтовых отделениях. Они лезли без очереди или же громко высказывали свое мнение. Его бабушка Эммелин этот тип женщин называла «мисс Доггетс» – по имени персонажа одной из своих любимых книг. Он всегда забывал спросить, что это за книга.

– В который раз уже перечитываешь? – спросила Марин.

Верлак посмотрел поверх очков для чтения.

– Наверное, где-то в двенадцатый. Это новое издание я купил на прошлой неделе, когда был в Париже.

– Кстати, как Париж? Ты был у своих родителей?

– Нет, – ответил Верлак. Марин подумала, что так он закрыл тему, но он добавил: – Я видел Себастьяна.

Марин улыбнулась и кивнула, огорченная, что он навестил своего брата – магната недвижимости, но не нашел времени для стариков-родителей. Она этого не понимала, но по опыту знала, что спрашивать не стоит. Себе она мысленно завязала узелок – навестить сегодня родителей, когда они вернутся из двухнедельного путешествия по Сардинии. Единственная роскошь, которую они себе позволили – ночевать в сельских гостиницах, а не в палатке, как обычно.

Она окинула взглядом столовую отеля – глаженые полотняные скатерти и букеты живых цветов, – зная, что ее родители никогда в такой отель даже не заглядывали.

– Я дочитал главу, а кофе больше пить не в состоянии, – сказал Верлак. – А ты?

Марин сложила «Монд» и убрала в сумку. Верлак наклонился, взял у нее газету, увидев, что она что-то там подчеркнула. Рассмеялся:

– Ты всегда так делаешь?