Читать книгу - "Право на убийство - Сергей Бортников"

Мисютина доставили в камеру вместе с ужином. Я еще на воле приучил свой организм к одноразовому питанию, поэтому тюремная скудость меня не очень угнетала. От бурды, гордо именуемой чаем, я отказался. Мой сокамерник — тоже.

Если приглядеться, не такой он уже и страшный, этот самозванный Барон. И глаза у него не столько злые, сколько печальные. Видимо, тоже хлебнул горюшка…

Словоохотливость у Мисютина не пропала. Только вежливости в его речах стало побольше. Тихонько вошел и почтительно спросил:

— Где ваше место?

— Мне все равно. Мы люди не гордые. Раз ты привык у батареи — спи там…

— Прости засранца. Погорячился, с кем не бывает. Думал, подсадили к лоху…

— Над лохами можно издеваться?

— Почему — нет? Слабые, безвольные людишки, не способные постоять за себя… Разве они достойны жалости?

— Если не жалости, то сочувствия слабые достойны всегда. Учти, сильные только тогда могут чувствовать себя таковыми, когда рядом есть слабые… Иначе не будет с кем сравнивать!

— А ты философ.

— Приходится.

— Хоть среди нашего брата и не принято таким интересоваться, все же — за что сидим?

— Сам не знаю. Заступился за телку, а она слиняла. Меня сделали инициатором драки. А так как драться я умею, то кое-кому было очень больно. Сейчас еще «волыну»^[1] хотят повесить. Ею мент меня пугал, а я — возьми да вырви. Пальчики, естественно, остались.

— Значит, три двоечки наклевываются?

— Что еще за чудо?

— Двести двадцать вторая УК Российской Федерации. Незаконное приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия…

— Выходит, так…

— Это, по нонешним временам — чихня. К таким, как я, ее применяют только в исключительных случаях. Когда больше обвинить ни в чем не могут. Подкинут пушку — и шьют дело. Верняк. Не отвертишься. Лучше у них только с «травкой» или «снежком»^[2] получается…

— И что, действительно пять лет впаять могут?

— Запросто. От судьи многое зависеть будет. Ты по первачку?

— Да.

— Тогда отвинтишься.

Я неопределенно повел плечами. Барон ненадолго замолчал, приглядываясь ко мне, затем сказал задумчиво:

— Что-то они к тебе неравнодушны. Сначала одного мариновали, теперь рецидивиста в камеру бросили. А по ихним законам, не положено первоходочникам в одной клетке с ранее судимым находиться!

Не надо слишком обо мне задумываться. Ты лучше о себе спой.

— А ты и вправду рецидивист? Извини, если не так спросил — я же, сам понимаешь, в этих делах не очень, первый раз за решеткой, да еще сразу в одиночке…

— Я уже на третью ходку пошел. Две предыдущих, правда, слабенькие были. Первую вообще можно таковой не считать — только на зону, как амнистия к 40‑летию Победы подоспела. Потом проносило аж до восемьдесят девятого… Может потому, что я к «тамбовским» примкнул. Они в то время круто котировались. Бригада крепкая, и подвязки хорошие в органах имели…

— Я о «тамбовских» что-то читал, было в газетах… Вроде как их разгромили…

— Это ментам так думать хотелось. Но правда, что после перестрелки в Девяткино многих из наших побрали и вкатали сроки. В том числе и мне…

О том, какой это был срок, я спрашивать не стал — не полагалось проявлять излишнего любопытства. Интереснее, что и как сам Барон расскажет.

— Попал я в исправительно-трудовую колонию «Обухово», которую мы называем санаторием. Братва посодействовала. Вскоре туда же перевели и Кума… Такого хоть знаешь?

— Слыхал, конечно. «Кум» — это же Кумарин, личность легендарная. Про него даже книги пишут…

— Вот-вот… Так что в «Обухово» страдать особо не пришлось. Вскоре вообще спрыгнули «на химию», потом откинулись досрочно… Зато на сей раз влетел, видимо, надолго… Семь лет, суки, намотали. Строгача. И главное — ни за хер!

— У меня такое впечатление, что здесь только невиновных содержат!

— А ты как думал? Один — мешок картошки с поля спер, другой — с собственной бабой поцапался да приложил ей за дело, и сгоряча так, что гуля выскочила… Вот и весь контингент. Самая же главная банда — она при власти. И сама себя сажать пока не собирается. А мы только за власть боремся… Вот конкуренты и душат нас. Сам посуди: я никого не убивал, проходил, как соучастник — и на тебе: семь лет!

— Неслабо…

Барону и в самом деле не повезло. За что его действительно стоило посадить, и, наверное, не на семь лет, а побольше, — было юридически недоказуемо. А то, за что фактически посадили, на «семерик» тянуло только теоретически, по исключительно редко применяемому верхнему пределу наказания, предусмотренного статьей УК.

— После той отсидки Кум так и не смог восстановить былое влияние в городе. Шакалов развелось за это время — и ни с кем считаться не хотели… В девяносто четвертом, в первый день лета, на его «мерс» было совершено нападение. Охранник погиб, а шеф вычухался, хоть и получил более десяти ранений…

(Я это знал. Более того — даже был причастен к этому! Но не моргнул и глазом. Как ни в чем не бывало слушал разговорившегося Барона.)

— …Пока Кум зализывал раны в Швейцарии, мы со Степанычем пытались кое-что наладить, но время было упущено. Наше главное в тот период дело — обеспечение безопасности транзита металлов — уже перехватили солнцевские. Попробовали легализоваться, тем более, что Степаныч любил повторять: «Чем ближе к закону, тем безопаснее», но у нас ничего не вышло. Видимо, легальный бизнес в нашей стране обречен, видимо, из тени нам не вырваться никогда…