Читать книгу - "Жизнь прошла мило - Татьяна Луганцева"

— Но что может быть хуже?

— Так вот, одного ребенка звали Владимир, а другого Евгений. Владимир заболел лейкозом, понадобилась пересадка костного мозга.

— Ужас… Просто как в сериале.

— Точно! Столько всего навалилось на одну несчастную семью! У матери не оказалось совместимости для донорской пересадки, и обратились к Ивану. По группе крови и другим показателям он подошел. И… Я не могу говорить, Яна, мне так тяжело… Я жила с этим человеком… Он отказал своему умирающему сыну, не согласился на пересадку. В это невозможно поверить!

— Боже мой…

— К сожалению, это факт! Я своими глазами видела отказную бумагу, подписанную им в больнице, — сжала кулак соседка.

— Как же это так? У него что, вообще сердца не было? Он же все-таки хомо сапиенс, то есть человек разумный? — Яна покачала головой.

— Я не замечала, что он такой бессердечный… Любовь слепа, как известно…

— И что произошло дальше? Вова умер? — затаив дыхание, спросила Яна.

— Нет… Впервые сделали такую вот операцию — взяли материал у его брата. Женя был такой маленький… Он стал самым юным донором в истории. Дети выжили. А вот у Насти после таких потрясений здоровье резко ухудшилось, она заболела и умерла. Тогда снова обратились к Ивану Тихоновичу — просили взять сыновей к себе, и он опять отказал. Я видела собственными глазами и его письменный отказ от детей. И вот я думаю, что же он был за человек такой? Ведь у нас детей не было, неужели я бы отказала в доме и любви двум мальчикам? — Клавдия Ивановна задумалась.

— Он знал, что не отказала бы, и опять бы все внимание доставалось детям, — ответила Яна. — Он просто чудовище.

— Ребят отдали в детский дом, где они прожили лет пять. Я сказала ему, не сдержалась…

— Когда он в очередной раз попросил клубнички? — усмехнулась Яна.

— Именно! Я сказала ему в лицо, что все знаю, что не понимаю, как он смог так жестоко поступить с собственными детьми. А в ответ только и услышала, что я — полная дура, что он никогда бы больше не допустил появления детей в его жизни, что он прошел какую-то медицинскую процедуру, чтобы ни одна женщина больше от него не забеременела.

— Господи! — ахнула Яна. — Да он просто подлец! Он и вас обманул!

— Вот и я о том же. Он смеялся мне в лицо. Я все эти годы лечилась, мучилась, ждала. Я ждала каждый месяц, потом отчаивалась. А оказалось, что он все знал? Он прекрасно знал, что у нас никогда детей не будет, и ничего мне не говорил! Знаешь, Яна, в какой-то момент меня охватила такая ненависть и злоба, что перед глазами потемнело. Я… я… — Старая женщина закрыла ладонями лицо.

— Что? — замерла Яна.

— Я убила его, — вдруг совершенно спокойно сказала Клавдия Ивановна, словно освобождаясь от тяжкого груза.

— Как?

— Я его убила! За то, что он уничтожил жизнь первой жены, что так относился к своим мальчикам, за то, что он издевался надо мной. Ведь я была младше его, я обеспечила ему уход в старости, а кто позаботится обо мне, если он подло обманул меня и лишил возможности родить ребенка? Да, я убила его… И я отдаю себе отчет в содеянном, поэтому и призналась тебе.

Повисла тяжелая пауза. Яна осторожно оглянулась по сторонам — ей было страшно, что кто-то посторонний мог услышать признание Клавдии Ивановны.

— Но как? — Яна не узнавала собственного голоса.

— Что? Как я это сделала?

— Ну да… Я этого даже и представить себе не могу.

— Рисуешь в своем воображении кровавые картины, думаешь, что я разбила ему голову утюгом или задушила подушкой? Ха! Хотя извини… Это мое воображение рисует мне такие картины… Я думала на эту тему. Все было гораздо проще. У него прихватило сердце, и меня не оказалось рядом, я не смогла помочь, не смогла сбегать в аптеку, а лекарств своих он тоже не нашел, внезапно они закатились куда-то, понимаешь? Так вот банально.

— Класс, и не подкопаешься! Даже убийство по неосторожности не пришьешь, — вырвалось у Яны.

— Точно… Я вернулась из парка, он был уже мертв, я вызвала «скорую» и долго плакала. Вышла на минуту в магазин, вернулась — а уже все кончено. Лекарства я совершенно цинично положила рядом с ним. Мол, у него в последнее время были проблемы с мозговым кровообращением. Он терял память, забывал принимать таблетки… Мог подумать, что уже принял лекарство, а сам и не принял. Чем и подписал себе смертный приговор… Не знала, что во мне проснутся актерские способности. А еще я плела сказку о том, что у Ивана Тихоновича совсем испортилось зрение и он мог не заметить спасительные пилюли. Как я рыдала! Я рвала на себе волосы, ругала себя за то, что зря так не вовремя вышла в магазин. Даже следователь меня успокаивал, что нельзя все предусмотреть — ведь я же не могла двадцать четыре часа быть прикованной к постели тяжело больного мужа. Рано или поздно я бы отошла от него, и с ним всегда могло случиться что угодно… Да и соседи подтвердили, что жили мы с Иваном Тихоновичем душа в душу, я за ним ухаживала, без конца хлопотала… Ни у кого не возникло и капли подозрений, что тут не так все просто. Думаю, вскрытия на самом деле и не делали, не искали нарушения мозгового кровообращения. Да и возраст у него уже был…

— Я думаю, что у вашего Ивана Тихоновича с детства всю жизнь были такие нарушения, раз он мог столько всего натворить, — проговорила Яна.

— А это было преднамеренное и заранее просчитанное преступление. — Клавдия Ивановна поджала губы. Глаза ее блестели. Она решительно наклонилась к Яне: — Ты меня сдашь?

— Куда? — не поняла Яна.

— В полицию, а куда же еще? Только я до сих пор не жалею о том, что совершила, и не собираюсь раскаиваться. Просто вот решила рассказать перед смертью хорошему человеку, облегчить душу…

— О какой смерти вы все время говорите? Не пугайте меня! Я бы никогда никому не рассказала… Не знаю, как бы я повела себя на вашем месте. Может, я бы просто придушила его подушкой и не стала бы ничего скрывать. Сколько бы вам дали? Лет десять… А прошло уже сколько?

— Около двадцати, — ответила Клавдия Ивановна.

— Вот! Срок давности истек… Не вините себя. Что сделано, то сделано, — успокоила ее Яна. — Только не пойму, чего вы так заботились о его памяти? Ходили на кладбище…

— Не знаю… Может, угрызения совести? Или уже как привыкла ухаживать за ним, так и продолжала по инерции… Трудно сказать. Ужасная ситуация, да? Убийца на могилке сажает маргаритки, чтобы покойнику и на том свете не удалось избавиться от мучений.

Яна молчала.

— А тут еще новость, — вздохнула соседка.

— Какая?

— Объявился его сын, Евгений. Я потом выяснила, что их с братом усыновили иностранцы по какой-то программе. Тогда несколько десятков детей были вывезены в Норвегию, Данию и Швецию и стали гражданами этих стран. Два мальчика, Владимир и Евгений Скворцовы, были усыновлены и уехали жить в Норвегию, в приемную семью. Теперь их фамилия Сальме. И вот один из них узнал, что я его искала, и захотел приехать в Россию. Мы какое-то время переписывались. Конечно, он очень плохо писал по-русски, с чудовищными грамматическими ошибками, но это и неудивительно… Парню под сорок, лет тридцать прожил за границей. Я рассказала ему почти всю историю его папаши, не стала скрывать, что узнала, с каким ужасным человеком прожила столько лет. Женю это не смутило, и он захотел пообщаться со мной, сходить на могилу к отцу. Вот тоже спроси — зачем? И ответа опять не будет.