Читать книгу - "Призрак Белой Дамы - Барбара Майклз"

Так я познакомилась с Фердинандом. Он сказал, что на самом деле его зовут Фернандо, но он совсем не был похож на итальянца. Своими изящными усами он напоминал мне принца. Мне казалось, что у него такой же красивый рот, как у Его Высочества. Он был ниже ростом, но восхитительно строен и грациозен.

Я наивно сказала ему, что думала, будто все итальянцы смуглые и темноволосые. Он объяснил, что приехал из Северной Италии, где многие люди так же белокуры, как и он. С самого начала нам стало легко разговаривать друг с другом, слишком легко. Должна признаться, что мое умение играть на арфе улучшалось не так быстро, как того хотела тетя. Как я могла сосредоточиться на нотах и гаммах, когда Фернандо клал свою руку на мою, склоняясь ко мне, чтобы поправить туше.

Виделись мы не часто, оба были слишком заняты. В ноябре мы стали готовиться к самому грандиозному событию сезона. Всеми правдами и неправдами тетя добилась приглашения на бал в роскошный дворец леди С., одной из самых знатных особ Лондона и самой выдающейся хозяйки. Приглашений было прекрасно оформлено, и тетя ежедневно ездила переделывать наши карточки, чтобы быть уверенной, что они не останутся незамеченными.

Мне сшили новое платье, и такое прелестное, что я безропотно переносила скучные часы необходимых примерок. Оно было из розового шелка, все в кружевах и вырезано достаточно низко, чтобы открывать мои плечи и большую часть груди. Я не могла дождаться дня, когда смогу надеть его.

За два дня до бала тетя позвала меня к себе в комнату. Этим утром она, вопреки своему обыкновению, приказала раздвинуть занавеси, и, когда отблеск холодного зимнего солнца проник в комнату, я подумала, что тетя похожа на лягушку, слишком долго просидевшую под камнем, со своими опухшими глазами и желтым обрюзгшим лицом. Она критически рассмотрела меня.

— Боже мой, детка, ты выглядишь, как рыба. Вчера вечером я подумала, что ты слишком бледна. Это никуда не годится. Некоторая томность не возбраняется, но при Ее Величестве, толстеющей и розовеющей с каждой неделей, бледность не в моде. Когда ты гуляла в последний раз?

— Только вчера, тетя. Мы пригласили мистера Шербурна и оставили карточки с…

— Да, да, я вспоминаю. Говорят, поездка верхом в парке полезна для цвета лица. Но я не разделяю этих современных идей о свежем воздухе. Немного подкраситься, и все в порядке. Тем не менее, больше бывать на воздухе тебе не повредит. Мистер Померой приглашал нас сегодня кататься.

— У меня урок.

— Арфа может подождать.

— Не переношу мистера Помероя, — проворчала я.

На самом деле я ничего не имела против несчастного молодого человека, кроме того, что его лицо и фигура носили следы слишком обильного потребления сладостей. Он необычайно любил конфеты и при каждом визите приносил нам коробку. То, что большую часть он съедал сам, не раздражало меня. В моем присутствии он становился косноязычным, и надо же ему было чем-то занять свой рот, чтобы скрыть, что ему нечего сказать.

— И очень напрасно ты его не переносишь, — сказала тетя. — Он единственный сын, и его отцу в один прекрасный день наверняка дадут титул.

— А то, что он глуп, и не умеет поддержать беседу, и слишком толст, не имеет значения?

— Никакого. Или тебе больше нравится сэр Ричард?

— Ох, тетя, ему как минимум шестьдесят! И я знаю, что он подбивает ватой чулки. Почему он не носит панталоны, как другие мужчины?

— В юности у него была красивая фигура, — сказала тетя со злобной ухмылкой. — Его ноги были гораздо привлекательнее.

— В конце концов, он поинтереснее, чем мистер Фокс, — заметила я, — этот боится сесть, чтобы не помять свои брюки, и только и делает, что посасывает конец своей тросточки.

— У мистера Фокса четыре тысячи…

— Крашеные волосы и нет подбородка, — оборвала я. — Почему я должна думать о том, сколько у него денег? Как вы часто повторяете, у меня их достаточно на двоих.

— Ну-ну, — сказала тетя с необычным терпением — она как раз пила первую чашку шоколада. — Нам ничего не надо решать прямо сейчас. Год только начинается. У меня большие надежды на предстоящий бал. Твое платье…

Обсуждение перешло на вопросы, относящиеся к балу. Я знала, что сегодня урок музыки не состоится, знала также, что это причиняет мне боль не из-за того, что я люблю музыку.

Прогулка оказалась приятной. Я была в своей горностаевой ротонде, которая вдохновила мистера Помероя на полет поэтической фантазии, что весьма удивило их обоих. Он сказал мне, что я похожа на цветок в снегу. Комплимент так понравился ему самому, что он повторял его каждые полчаса. Несмотря на тетино презрение к свежему воздуху, холодная ясная погода очень освежила меня. Я не осознавала, как я устала от спертого воздуха и бессонных ночей.

На одной из узких улочек мы миновали пляшущего медведя, которого держал на цепочке нищий в лохмотьях. Мистер Померой приказал остановить карету и велел начать представление с медведем. Грязный темнокожий мошенник так и просиял белозубой улыбкой. Он надеялся на внушительные чаевые и получил их. Медведь был огромным неухоженным зверем, и было смешно смотреть, как он пытается неуклюже танцевать. Хозяин резко дернул его за ошейник, чтобы лишить его равновесия, и тетя хохотала до упаду, видя его неуклюжие попытки удержаться на ногах.

Почему-то мне не понравилось это представление. Я видела глаза зверя, когда он спотыкался. Я знала, что он всего лишь бессловесное животное, не умеющее чувствовать, как сказал мистер Померой, ему даже нравилось выступать. Но что-то в глубине его глаз, затуманенных, как неотполированный агат, заставило меня чувствовать себя неуютно.

Этот медведь приснился мне ночью, но, проснувшись в подавленном настроении, я не могла точно вспомнить своих снов. Цепь, проплешины в густом мехе зверя были частью его, а потом было еще что-то про цепь на моей шее. Я заставила себя не думать об этом — до бала оставался всего один день. Но на уроке музыки я, к своему удивлению, внезапно разразилась слезами.

Фердинанд побледнел. Его длинные белые руки трепетали, как птицы, не осмеливаясь дотронуться до меня. Не понимая причину моего огорчения, он решил, что чем-то оскорбил меня, и, когда слезы немного утихли, я припомнила свой слабый итальянский достаточно для того, чтобы понять, что его попытки утешить меня своей нежностью выходят за рамки приличий: Сага… mio tesoro… belissima…[2]

Я выпрямилась. До этого я живописно опиралась на арфу, и, несмотря на то, что поза была прелестна, угол арфы больно врезался в мое тело.

— Не расстраивайтесь, — вздохнула я, — вы не виноваты. Я не знаю, что со мной, — наверное, это из-за того несчастного животного.

Я рассказала ему о медведе. Не думаю, что это была действительно причина моих слез, но я должна была что-нибудь сказать, чтобы успокоить его тревогу. Пока он слушал, его синие глаза наполнялись слезами. Он был очень чувствительным человеком.