Читать книгу - "Игра против правил - Александр Сергеевич Рыжов"

сексуальный опыт Касаткин старался забыть, потому как самому перед собой было совестно. Однажды, находясь в увольнении, завалился в бар, выпил по неосторожности лишнего, а очнулся в комнатенке у незнакомой барышни, в коммунальном клоповнике, где за одной стеной надрывался от истошного писка младенец, а за другой собачились из-за кастрюли две визгливые тетки. Сама барышня была немолода и неопрятна. Она уговаривала Алексея остаться еще на часок-другой, совала ему чекушку, всхлипывала и жаловалась на мужа-козла, который съехал от нее к шалавае по имени Марья… Дальше внимать похмельному бреду Касаткин не стал и бежал со всех ног на свой корабль.

Рассказывать об этой давней конфузии Юле он, разумеется, не стал. Погладил ее спутавшиеся кудряшки и тихо зашептал на ушко романтическую чушь, которая заставляет всех девчонок на свете выбросить из головы ранее заданные вопросы и погрузиться в сладостную негу.

…Он подхватился часов в семь утра, как будто кровать колдовским образом выгнулась дугой и подбросила его кверху. Юля спала, по-детски подложив ладошку под щеку. Он не стал ее будить, на цыпочках прокрался в ванную, ополоснул заспанное лицо, по-военному быстро оделся и выскользнул в прихожую. Мысли путались, в висках ломило после вчерашнего (все-таки не привык пить, и полтораста граммов не самого крепкого пойла подействовали как пара хороших стаканов самогона).

Вернуться в будуар и поцеловать на прощание спящую царевну? Он усилием воли преодолел это желание. Юля проснется, обовьет его шею руками, прижмется… и тогда он не сможет уйти. А через сорок минут тренировка, и нужно еще добраться до катка. Петрович ждать не любит.

В прихожей на тумбочке, между обувным рожком и баночкой с гуталином, лежал фломастер. Касаткин взял его и на отрывном календаре, на листке со вчерашней датой, вывел: «Вечером позвоню. Спасибо за все. Люблю!» Надел стоптанные кеды и вышел из квартиры. Замок, как он помнил, захлопывался автоматически, без ключа.

Переступив порог, Алексей замешкался. Справа от двери, подле резинового коврика, лежал букет кремовых роз, завернутый в непромокаемую бумагу. Этот букет никак не вписывался в антураж лестничной клетки, где было не очень чисто и пахло сыростью. Касаткин оглянулся; из квартиры, которую он только что покинул, не доносилось ни звука. Он осторожно прикрыл дверь, после чего поднял букет, повертел его, изучая.

Розы пахли утренней росой, их принесли не более часа тому назад. Касаткин отогнул бумагу, которой они были обернуты, и увидел между стеблей уголок записки. Насупился, помедлил, затем решительно вынул записку, развернул и прочитал. Скомкал ее, сунул обратно меж стеблей. С букетом в руке вошел в лифт, спустился на первый этаж, вышел из подъезда. Сунул букет в стоявшую у крыльца урну и трусцой припустил к метро.

* * *

На тренировку он припоздал, но не критично. Игроки еще выходили на площадку, раскатывались, а Николай Петрович сидел на скамейке штрафников и, отрешившись от всего, рисовал на куске картона какую-то схему.

Касаткин по-быстрому облачился в хоккейную форму, взял клюшку и выехал на лед. Партнеры вели себя как обычно, перешучивались, толкались, и лишь Фомичев старательно отводил глаза. Алексей подъехал к нему, кивнул в угол площадки: поговорим?

Они отделились от остальных, встали, опершись на клюшки. Фомичев уже не прятал взгляд, смотрел с вызовом. Касаткину было наплевать, он ощущал себя хозяином положения.

— Знаешь, Дэн, — начал он миролюбиво, — я все понимаю: Юля тебе нравится. Но послушай совета: оставь ее.

Сам не ожидал, что заговорит так чинно, прямо как в дореволюционных романах про дворян. Еще б чуток и назвал бы Фомичева «милостивым государем».

Но тот обходительного обращения не оценил, засопел.

— Ты был у нее сегодня?

— Да, — не стал врать Касаткин. — Ты тоже был, не отпирайся. Но я-то был у нее в квартире, а ты за дверью. Улавливаешь разницу?

Фомичев засопел еще громче. Разозлился, того и гляди с кулаками накинется.

Касаткин прибавил без какой-либо желчи:

— Она меня любит. Смирись.

Дениса прорвало. С кулаками не полез, но от души хрястнул клюшкой по льду.

— За что? За что она тебя любит?

На шум подкатил Женька Белоногов во вратарской амуниции.

— Что у вас тут? Деретесь?

— Пока нет. — Касаткин двинул его локтем в бок. — Обсуждаем игровую тактику. Фома говорит, атаковать надо, а я говорю, обороняться.

— А, понятно…

Дождавшись, когда Женька займет позицию в воротах, Касаткин снова обратился к Фомичеву:

— Не заводись. Почему бы ей меня не любить? Я уже не дублер. Ей со мной будет хорошо.

— А со мной? — возразил Фомичев запальчиво. — Я тоже не дублер.

С Денисом сложно. Он сирота, вырос в детдоме, и у него с детства комплекс ущемленного самолюбия. Ему вечно кажется, будто его обделяют, притесняют, ну и далее по списку. Он, как и Касаткин, стремится достичь высот, но это стремление у него болезненно-маниакальное, словно вокруг сплошные недруги, которым надо утереть нос и заодно вознаградить себя за годы лишений. По сути, несчастный он человек, и Касаткин ни в коем разе не хотел его уязвлять, но так уж вышло.

— Дэн… она уже выбрала. Меня. Ты классный парень, но не может же она любить двоих, согласись.

Фомичев не соглашался, упорствовал. Тогда Касаткин проговорил, показав на хоккеистов «Авроры», собравшихся в центре площадки:

— Балда ты… Нам нельзя ссориться. Старики нас сожрут. Видел, что в команде делается? Полный швах… А если мы друг с другом перегрыземся, представляешь, как они обрадуются!

Он не преувеличивал. После того как Клочков привел за собой в главную команду ребят из дубля, старые игроки, прижившиеся в основе в период правления Башкатова, довольства не изъявили. С чего бы им быть довольными, когда их стали все чаще сажать на лавку, а места в составе занимали новички?

Разгорелась негласная война между «стариками» и бывшими дублерами. Первые, пусть не все, но в большинстве, старались любыми путями показать последним, что они никто и звать их никак. В особенности усердствовал Анисимов. При Башкатове он доигрался до капитана «Авроры», считал себя непререкаемым авторитетом, а теперь новый тренер раз за разом оставлял его в запасе, выпуская на площадку желторотиков. Это пока еще были неофициальные игры, но Анисимов чуял: если так пойдет и дальше, в будущем сезоне он рискует остаться без капитанства. Да что там капитанство — из команды недолго вылететь! С формулировкой «за ненадобностью».

Потому и свирепствовал на льду. Вот и сейчас, едва Клочков, оторвавшись от рисования кружочков и стрелочек, объявил начало тренировки, Анисимов, игравший за условную сборную «стариков» против новеньких, впечатал в борт зазевавшегося Фомичева, да так,