Читать книгу - "Бастион одиночества - Джонатан Летем"

Странное дело: когда Дилан превратился в ведущего алхимика и философа скалли, у всех пропало желание играть в эту игру. Дилан все крутился возле своего замечательного поля, а остальные начали обходить его стороной, предпочитая скалли все что угодно. Если никакого более или менее интересного занятия не находилось, они просто собирались у калитки Генри и, засунув руки в карманы, пинали друг друга, приговаривая:

— Пошел ты, козел!

Они с большим интересом относились к подготовке скалли, к разработке системы правил, сама же игра их уже не увлекала. Ведь заявить маленькому мальчику, что он понятия не имеет, как играть в скалли, гораздо проще, чем регулярно проигрывать ему свои крышки. А впрочем, что ценного было в этих штуковинах? Рано или поздно их все равно теряли. Или же бросали в проезжающий мимо автобус и наблюдали, как со звоном ударившись о него, крышки отскакивали и улетали в сточную канаву. А может, эта игра просто всем надоела. Или же им казалось, что идти до конца — значит разрушить очарование начала.

Девочки Солвер уехали. Их отъезд стал неожиданностью. Изабелла выглянула как-то раз из окна и увидела грузовик, носильщиков, спускавшихся с крыльца с ящиками из-под спиртного, наполненными книгами и посудой, и девочек в роликах, которые словно приросли к ним. Обе со свойственной им легкостью выписывали на асфальте, будто насмехаясь над Изабеллой, прощальные пируэты. Родители девочек не потрудились и словом с ней перемолвиться — по-видимому, они понятия не имели, что были важной составляющей разработанного ею плана. Вот так с самого начала все пошло наперекосяк.

А Дилан не особенно расстроился. Девочек Солвер отправили в школу Сент-Энн, и для него они уже тогда уплыли в направлении Бруклин-Хайтс. На Дин-стрит Тея и Ана не жили, а словно парили над ней. Дилан же теперь ходил в муниципальную школу № 38, что находилась в соседнем квартале, — настоящую школу, по утверждению Рейчел.

— Он один из трех белых детей во всей школе, — хвасталась она по телефону. — Не в своем классе — в целой школе.

Рейчел придавала этому особую важность. Дилану не хотелось ее разочаровывать, но все, что происходило в школе, не имело никакого значения, служило лишь прелюдией к последующим событиям на улице. В школе дети не смотрели друг на друга, их внимание было приковано к учителю. В классе Дилана учились с Дин-стрит только Эрл и немая девочка из дома, где жила Марилла. Генри, Альберто и все остальные были старше и, хотя учились в той же школе, обитали как будто в другой галактике.

Дилан слушал мисс Люпник, рассказывавшую, как называются буквы в алфавите, или о том, как определить по часам время, или какие праздники считаются в Америке главными. Вернее будет сказать, все это время он читал и перечитывал потрепанные книжки из классной библиотечки, пока не заучил их наизусть, размышлял о чем-нибудь постороннем, выводил карандашом на бумаге каракули, мечтательно чертил миниатюрные поля для скалли — с десятью, двадцатью, пятидесятью углами. Заключал их в прямоугольники, представляя, что эти прямоугольники — листки целлулоида, как у отца, потом закрашивал их, превращая в черный фон. Буквы из алфавита, о которых рассказывала мисс Люпник, красовались над ее головой, — каждая походила на персонаж из мультика. Миссис А ест арбуз, мистер Б берет бублик и так далее. Этот парад улыбающихся букв наводил на Дилана такую тоску, что в результате у него пропадала всякая охота думать о чем бы то ни было. Ему казалось, что эти глупые миссис А и мистер Б никогда не перестанут есть арбуз и брать бублик. Он не мог заставить себя посмотреть дальше по строчке букв, чтобы узнать, какой ерундой занимаются миссис Л или мистер Т. Иногда мисс Люпник читала вслух — настолько медленно, что Дилан изнывал от скуки. Или ставила пластинки с рассказами о том, как следует правильно переходить дорогу, и о том, что разные люди выполняют разную работу. Для чего она все это делала? Чтобы развлечь детей? Никогда в жизни Дилан не проводил время настолько бессмысленно. Порой он оглядывался по сторонам и видел, что другие дети сидят с отсутствующим взглядом, подперев лицо руками, засунув ноги в отделение для портфеля под партой. Не исключено, что кто-то из них заучивал буквы, — сказать что-то определенное по их лицам было невозможно. Кое-кто из одноклассников Дилана жил в соседних с Дин-стрит районах. Одна девочка была китаянкой. Странно, если задуматься об этом всерьез. По какой-то причине дети не общались друг с другом, ни в чем друг другу не помогали. После занятий первоклашек, словно умственно отсталых, забирали старшие ребята. Никто не знал, чем, собственно, занимаются дети в первом классе. Учительница с утра и до трех часов дня обращалась с ними как с домашней собачкой, а потом за питомцами являлись их хозяева.

Если бы кто-то из первоклассников перевелся в другой класс или вообще в другую школу, никто не заметил бы его исчезновения. Даже дети с одной улицы в школе как будто не узнавали друг друга. Однажды, измучившись от скуки, Дилан попытался достать кончиком языка до носа. Учительница тут же велела ему прекратить. Некоторые боялись попроситься в уборную и описывались. А один мальчик как-то раз стал теребить ухо и разодрал до крови. Нередко, едва выйдя на улицу после обеда, Дилан напрочь забывал, что происходило в этот день в школе.

* * *

Чудаковатый бедолага Авраам Эбдус, вероятно, на что-то и сгодился бы, размышляла Изабелла. Время тянулось вереницей одинаковых дней, а процесс претворения в жизнь плана по перерождению квартала застыл в мертвой точке и походил на бесконечное создание картинок для мультипликационного фильма. В «Нью-Йорк тайме» пропечатали новое название района — Бурум-Хилл. Но Изабелла Вендль жаждала других новостей: мечтала, чтобы фрагменты ее личного фильма наконец легли в определенной последовательности и ожили, а не пребывали в убийственной бездеятельности. Рост, развитие, обновление. Единственными, кто не затихал здесь, были мальчишки, подобно насекомым на неподвижной поверхности пруда, сновавшие по дороге между машинами, — один белый в толпе черных. В мусоросжигателе на Уикофф-стрит уничтожали отходы едва ли не через день, по крайней мере Изабелле так казалось, и темный столб дыма почти не исчезал. Какой-то холостяк купил на Дин-стрит дом чудовищного синего цвета и дал Изабелле понять, что будет восстанавливать его очень медленно, то есть конечного результата она могла вообще не дождаться. Он поселился в одной из комнат в задней части дома и приступил к ремонту изнутри, поэтому внешне дом продолжал оставаться развалиной. В квартале было много таких развалин, и надежды на их восстановление почти не оставалось. Пасифик-стрит оживала быстрее, чем Дин. Изабелла смотрела на дом с синей коростой внешней отделки и с трудом усмиряла в себе желание отодрать ее собственными руками. Эта синяя отделка, будто едкая мазь, резала ей глаза. Изабелла с удовольствием заменила бы ее более приличной за свой счет, вложила бы все свои сбережения в обновление Дин-стрит, заплатила бы водителю машины, разрисованной языками пламени, чтобы он ездил мыть ее в другое место, на Невинс или Пасифик. Но у нее не было столько денег. Была бумага, конверты и печати, и дни, которые тянулись слишком долго. Иногда летнюю жару сменяла гроза, и когда дождь кончался, все стихало, а квартал наполнялся испарениями.