Читать книгу - "Взлетная полоса - Фридрих Незнанский"

Поднявшись на последний этаж в поскрипывающем лифте, который можно было бы использовать в съемках исторического фильма о буднях советского начальства, Петя позвонил в единственную имевшуюся здесь дверь, которая источала кислый запах клеенки и ваты. За дверью так долго не намечалось никакого движения, что Петя уже подумал, что зря пришел: наверняка хозяйки нет дома. Смерть сына – большие хлопоты! Однако, вопреки этому трезвому соображению, Щеткин решил обождать. Его терпение оказалось вознаграждено: к обратной стороне двери точно ветром придунуло что-то легкое и шуршащее, и сразу же клацнул открываемый замок.

Щеткин не видел Кирилла при жизни, но по фотографиям и показаниям его знакомых составил о нем представление как о массивном, крупном, даже чрезмерно толстом человеке. Если так, значит, он пошел в отца, потому что стоявшая перед Щеткиным женщина лет шестидесяти, которая могла быть только матерью гендиректора «Гаррисон Райт», оказалась худощавой и небольшого роста – пожалуй, она выглядела выше исключительно из-за своей худобы и темно-синего платья в вертикальную полоску. За ней дышала потоками воздуха квартира, показавшаяся Пете по первому впечатлению чем-то вроде каюты корабля, которого носит по свету воля ветров… «Воздушный корабль», – поэтически подумал Петя, протягивая свое удостоверение. Анна Валентиновна едва скользнула по нему и Пете взглядом больших, прозрачных, бесслезных, но при этом отрешенных глаз.

– Да, – сказала она, – проходите, будьте любезны. Я понимаю, вы должны расследовать, куда девался Кирюша…

И, спеша перебить Щеткина, который все равно не знал бы, что на это ответить, строго добавила:

– Я не могу поверить, что он разбился. Просто не могу. Я не верю. Бывают ведь ошибки. – Это прозвучало у нее не вопросительно, а утвердительно, словно иначе и быть не могло. – Мне его не показали. Говорят, там не труп, а сплошной… сплошное… Одним словом, его нельзя узнать. Может быть, это и не мой сын. А где мой сын, я не знаю. Он всегда был таким… непредсказуемым! Однажды Кирюша, когда ему было шесть лет, пропал на целый день, а потом выяснилось, что он самостоятельно поехал на ВДНХ и там пять часов бродил в павильоне ракетостроения, а потом сел на неправильный автобус, и он его далеко завез, и пришлось возвращаться пешком… Это правда, я не обманываю. А меня все обманывают. А если бы не обманывали, показали бы его тело. Говорят, тело в ужасном состоянии, но разве мать не узнает своего сына в любом состоянии? Говорят, будет экспертиза. Экспертиза все покажет…

Что можно возразить в ответ на такой монолог? И стоило ли возражать? Петя способен был лишь горячо сочувствовать этой матери, пережившей взрослого сына. Если сын для нее жив, пока судебно-медицинские эксперты не вынесли окончательного вердикта, кто отнимет у нее эту иллюзию? Хотя бы еще несколько дней Кирилл для матери будет жив – а после, стоит надеяться, она найдет в себе силы смириться с неизбежным.

– Вы ездили… на аэродром? – Щеткин не решился спросить о морге. Анна Валентиновна энергично взмахнула тонкой, перевитой синими венами рукой.

– Куда вызвали, туда и поехала. Кому я нужна? Что я понимаю, бестолковая старуха? Всем будет заниматься Оля, жена Кирюши. Она деловая, жесткая…

Характеристика, данная Ольге Легейдо, поразила Щеткина. Трогательная блондинка Ольга, нежный цветок – и вдруг жесткая, да к тому же и деловая? Уже интересная информация к размышлению. Если только несчастная старуха не помешалась от горя…

Самого худшего, чего боялся Щеткин, направляясь сюда, не произошло: Анна Валентиновна не плакала. Горе выражалось у нее в бурной и беспорядочной деятельности. Она бегала по всей комнате – старомодно большой, с лепниной на потолке, – постоянно хватая с мест разнообразные вещи и возвращая их обратно. Сняла с полки фарфорового ежика-спортсмена с теннисной ракеткой – поставила обратно; подхватила с дивана пяльцы с незаконченной вышивкой, изображавшей, насколько понял Щеткин, букет цветов, – не положила, а уронила так, что пяльцы завалились за диванный валик. Анна Валентиновна не обращала внимания на такие мелочи. И при этом она непрерывно говорила, говорила и говорила:

– Чем я могу вам помочь? Показать его фотографии? Дипломы? Вот здесь в шкафу – его любимые книги, посмотрите, пожалуйста… Он не взял их с собой – для того дома купил новые издания. Потом, он в последние годы в основном читал с экрана компьютера, по этому вашему, как вы его называете, Интернету, совсем отвык от нормальных бумажных книг…

Щеткин посмотрел на корешки любимых книг Кирилла Легейдо. Ему бросилась в глаза часто повторяющаяся фамилия «Майринк». Фамилия Пете ничего не говорила, но корешки были затрепанные, значит, этого самого Майринка Легейдо перечитывал часто.

– Мистическая проза, – уловила его интерес Анна Валентиновна. – Майринк жил в Праге, писал по-немецки. Кирюша буквально бредил Прагой. Дважды ездил туда – и по делам, и туристом. Говорил, что после Москвы Прага для него лучший город на земле.

– А где же книжка про Карлсона? – наивно спросил Петя. Анна Валентиновна попыталась улыбнуться, но даже тени улыбки у нее не получилось – так, натужное сокращение лицевых мускулов. По правде говоря, в ее положении не до улыбок…

– Вот все вы уверены, наверное, что Кирюша ничего, кроме «Карлсона», не читал! Я понимаю, он сам хотел, чтобы о нем так думали, нарочно представлялся таким ребячливым, таким… простым…

А ведь он получил прекрасное образование. И если бы не занялся бизнесом, стал бы выдающимся ученым. Психолингвистом… Из него вышел бы ученый мирового значения, я убеждена!

Кирилл Легейдо, сын скромных инженерно-технических работников, родился в середине буйных шестидесятых годов ХХ века, которые на Западе совершили революцию в музыке, литературе, кино, мировоззрениях… Но то – на Западе! В Советском Союзе Кирюше не светило ничего, кроме дисциплины, воспитания коллективизма, участия в пионерской организации и военно-патриотических играх, обязательного среднего образования, а в перспективе – работы неутомительной, но и неденежной. Однако в эту скучную схему детства и юности Кирилл умудрился внести свою изюминку, да еще какую! Создавалось впечатление, будто ветер хипповых шестидесятых, перелетев советскую границу, повлиял на спокойные легейдовские гены… В школе на родительских собраниях Анну Валентиновну часто хвалили за успехи сына в учебе и постоянно ругали за его поведение. Почему считалось, что Кирюша плохо себя ведет? Нет, он не хулиганил, дрался редко – только когда к нему приставали, дразня «шкилетиной» и «кощеем». Как ни смешно, в детстве он был очень худеньким! Причина, по которой от Кирюши Легейдо стоном стонали директор, завуч и многие учителя, заключалась в его независимости и самостоятельности: качества, которые были тогда подозрительными у взрослых, казались почти невероятными у ребенка. По тем предметам, которые любил – история, география, литература, русский и английский языки, – Легейдо учился охотно, демонстрируя знания, выходящие за пределы школьной программы; что касается остальных, сознательно довольствовался «троечками». Не видя смысла в ежедневном посещении школы, этот мальчик, предвосхищая принцип вузовского образования, мог пропустить несколько уроков, чтобы потом ответить по нескольким темам сразу. Худшим его пороком, по мнению педагогов, был твердый отказ участвовать в игре «Зарница», смотрах и прочих демонстрациях детской лояльности. «У него совершенно не сформирован интерес к жизни школы!» – клевали на собраниях учителя огорченную Анну Валентиновну, которая не смела в ответ рассказать, что у Кирюши зато вполне сформирован интерес к взрослым книгам по филологии и теории литературы. И к внешкольным друзьям, многие из которых были старше его, но находили о чем поговорить с этим мальцом… Такие оправдания привели бы педагогический коллектив в ярость. И без того отдельные учителя готовы были съесть Легейдо живьем – особенно биологичка, после того как он в присутствии инспектора из роно поправил ее: нет такого животного – «лошадь Прежвальского», а вот «лошадь Пржевальского» – есть!