Читать книгу - "Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова"

Лето 1984 года. Село Кудряшово

Что бы там ни кричала Фаина, Николай был не очень пьян.«Чего орать-то сразу… – возмущенно говорил он себе, спускаясь по склонуоврага, – ругается, елки-палки! Выпил с мужиками, само собой. Так ненапился же, а выпил! Тьфу, дура!»

Возмущение Николая было тем сильнее, что все-таки пил он непросто так, в честь дня граненого стакана, а за собственный день рожденья.Двадцать пять лет! Святая дата, елы-палы! Мужик родился, да не чужой, а ейныйсобственный, а Файка, баба глупая, простой вещи понять не хочет: отмечать такоедело надо не с женой и соседями, а с друзьями!

Но Фаина понимать мужа не хотела и за пьянку с МихаиломЛевушиным и Колькой Котиком закатила ему такой скандал, что у Николая до сихпор в ушах звенело. Он терпел ее вопли, терпел, затем плюнул и ушел из дому.

Он брел по лесу, в котором уже сгущались сумерки, и отзапаха мха и лесной земли, казалось, пьянел еще сильнее. Свернул с широкойтропы, вдоль которой переплетались листья черники, на узенькую, еле заметнуютропку и побрел, раздвигая ветки, в сторону Марьиного омута, названного такиз-за утопшей в нем много лет назад девицы Марьи.

– Издалека до-о-олго… Течет река Во-о-олга… – пелНиколай, но вечерний лес приглушал звуки, и собственное пение наконецпоказалось ему настолько неуместным, что он замолчал. Тропинка пропадала втраве, потом появлялась снова, словно играя с ним, и ветки пару раз хлестнулиего по щекам. Он с изумлением обнаружил, что солнце уже село («И когдауспело-то? Вроде до заката еще пара часов оставалась») и на небе повисла луна –белая, круглая. «Во дубина, – подумал про себя Николай сраздражением. – Чего в лес-то поперся на ночь глядя? Перебесилась быФайка, сейчас бы уже ужином кормила».

Он остановился в задумчивости, пытаясь вспомнить, зачем онвообще отправился к омуту, и уже совсем было решил повернуть обратно, как вдругпочувствовал по неуловимым признакам, что вода близко. Нерешительно сделав парушагов, Николай раздвинул кусты бересклета и оказался на берегу Марьиного омута.

Черная гладь казалась матовой. На другом берегу стрекоталикузнечики, но там, куда вышел Николай, стояла тишина – тем более непривычная,что до того вечерний лес был наполнен звуками. Ивы опускали тонкие ветви ксамой воде, и пронзительно-тонко пахло незнакомыми Николаю цветами.

Темное зеркало омута манило, притягивало к себе. Онспустился к самой воде и уселся в мокрую от вечерней росы траву, прищуриваясьна противоположный берег. Омут был большой, и хотя рыбачить в нем никто нерыбачил – река Голубица протекала в трех километрах, и рыба в ней водиласьзнатная, – ряской он не затянулся.

– Болото-болотом, – протянул Николай. – Аряски-то и нету…

Он вспомнил, как мальчишкой бегал к омуту с другимипацанятами и как отец выдрал его ремнем, узнав, что они купались в нем.

– С ума сошел! – причитала мать, бегая вокруготца, стоявшего с ремнем в руке. – Хочешь, чтобы утопленница тебя за ногисхватила, под воду утащила? Смерти моей хочешь? Чтобы рыбы тебя под корягамиобъели?

Маленький Колька, крепко прижатый к лавке огромной отцовскойрукой, представил собственное белое тело, объеденное рыбами, и его охватилтакой ужас, что он заревел в голос.

– Да отпусти ты его, – сказала мать отцу совсемдругим тоном. – Вишь, кажись, понял.

Его приятелям тогда тоже попало, и наказание крепко отбило уних охоту купаться в Марьином омуте. А без купания какой интерес? Никакого, темболее что рядом речка – хоть и маленькая, но с быстринами, крутыми берегами, скоторых так здорово прыгать в холодную воду, с крупными раками, которых можнодоставать из глубоких черных нор. А когда Николай вырос, он и думать забыл обомуте – подумаешь, лужа и лужа, хоть и большая. И что его сейчас сюда понесло?

– Пойду, пожалуй, – сказал он вслух, поднимаясь.

На поверхности пруда что-то блеснуло, а затем по водеразбежались морщинки. Кузнечики на другом берегу притихли.

– Ветер, – недоверчиво проговорил Николай,наклоняясь к поверхности и всматриваясь.

По воде прошла еле видная волна. Он поднял глаза – ветки ивне шелохнулись.

– Рыба? – предположил он, зная сам, что не прав.«Ерунда. Рыба такую волну не пускает».

С новой силой застрекотали кузнечики, так что он вздрогнулот неожиданности, и, подпевая их слаженному хору, под ивами раскатистозаквакали лягушки. Волна запаха от цветов накатила на Николая, и он помоталголовой, пытаясь избавиться от наваждения. Какие цветы? Какой запах? Вечербезветренный, ни листочка не шелохнется. Но аромат не исчез – только теперьстал не тонким, а навязчиво-сладким, тяжелым, дурманящим.