Читать книгу - "Ключевая фраза - Рубен Маркарьян"

– «Руководствуясь мотивом личной неприязни к своему супругу, гражданину Вульфу Федору Ивановичу, обвиняемая Вульф Елизавета Петровна вступила в преступный сговор со своим сожителем, Игнатьевым Валерием Павловичем, распределив роли в планируемом преступлении следующим образом: Игнатьев В. П. должен был выступить непосредственным исполнителем преступления, а Вульф Е. П. – заказчиком и пособником. Реализуя преступный умысел на убийство, действуя по заранее согласованному плану, следуя своей роли в планируемом преступлении, Вульф Е. П. приискала в не установленное следствием время в не установленном следствием месте отравляющее вещество – азотную кислоту в объеме, достаточном для причинения смерти…»

– А почему именно азотную кислоту? – прервал Красевич адвоката, читавшего вслух обвинительное заключение. – Это ж вещество относится к третьему классу опасности. Хотя бы серную тогда уж. Та покрепче-то будет… Второй класс…

Каховский остановился и отодвинул в сторону планшетный компьютер, с экрана которого читал сухие строки обвинения.

– Вы думаете, это важно? – задумчиво спросил он. – Азотная кислота входит в состав «царской водки», а та растворяет все. Ну, или почти все.

– Ну, в составе – да. Но смешанная со слюной, при ее обилии, слюны в смысле, азотная кислота может и не быть столь опасной. Ведь, как я понял, Игнатьев дал выпить кислоту этому несчастному рогоносцу?

– Скорее, влил в рот, когда тот уже изрядно набрался, – пояснил адвокат. – Они сидели в ресторане, Игнатьев подливал, Вульф пил и на-кидался быстро, много-то алкашу не надо, тем более на старые дрожжи… Вывел Игнатьев его на улицу вроде как освежиться и до дома довести, свернули в парк, там ничего не соображавшему Вульфу он предложил еще выпить, только вместо бутылки подсунул склянку с кислотой и помог в рот опрокинуть. Тот хлебнул прилично… Но только ожог получил, жив-здоров… Говорят, даже со спиртным завязал после того случая. Так что, может, даже на пользу…

– Ну вот! – забарабанил пальцами по столу профессор. – Может, она его лечила таким нетрадиционным способом! Зашивают же ампулы алкашам в задницы, кодирование вредоносное применяют. А тут вот так-с, радикально-с…

Красевич рассмеялся своей шутке и, вероятно, удачным интонациям конца ХIХ века в современной речи.

– Это я вам подсказочку-с к вашему выступлению перед присяжными… Вы ведь, дорогой коллега, к присяжным готовитесь? Будете взывать к общественной совести? Ну, вот вам и идейка. Вы с вашим красноречием и образностью мышления сможете убедить коллегию, что ваша клиентка мужа спасти хотела от алкоголизма, так что ей и ее другу никак не место в колонии, им Нобелевскую премию в области медицины выписать нужно…

Красевич засмеялся еще громче. Адвокат улыбнулся в ответ:

– Премию вряд ли. Но за идею спасибо. Я подумаю, как ее применить. Что-то в этом есть. Но я вот что хотел спросить… В смысле поразмышлять…

Профессор взглянул на часы. Это не осталось незамеченным, и Каховский поспешил все-таки озвучить свою мысль, пока Красевич не сбежал на очередную лекцию.

– Виктор Михайлович, вы просто подумайте на досуге, как время будет, над этим. Это так… Тоже идейка, только не из области юриспруденции. Что если… Что если существует ключевое слово в каждой речи или ключевая фраза, которую, если сказать, то будешь услышанным, даже если несешь полную чушь? А если нет – то, как бы ты ни был красноречив, какие бы аргументы ни приводил, тебя не услышат и не поймут. Как молитва или мантра. Один скажет вроде те же самые слова – и ничего, а другой скажет – и люди исцеляются?

Профессор взглянул на ученика с любопытством. В возрасте чуть после пятидесяти лет, достигнув вершины карьеры ученого в области юриспруденции, Красевич увлекся немецкой философией и стал пописывать статьи, развивая и критикуя учение Иммануила Канта. Как любой творческий человек в этом, еще юном для ученого, возрасте, Красевич двинулся в сторону получения еще одной ученой степени и звания, теперь уже в области философии. Кант вообще считается для философов неким утешением, так как самые значимые свои труды он опубликовал после 57, поэтому Красевич к этому возрасту тоже собирался вывести законы и формулы, которыми человеческое общество будет руководствоваться еще долгие века.

– Это вы на учение Канта намекаете? – хитро прищурясь, спросил он.

– Ну а разве не он автор аргумента о том, что «утверждения нами принимаются из-за логической неизбежности, а потому, что они служат необходимыми предпосылками к разумному рассуждению»? – процитировал Каховский Канта, понимая, что Красевич после этих слов может опоздать на лекцию.

– Так! – удовлетворенно произнес профессор. – А конкретнее?

– Конкретнее? Извольте! – проговорил Каховский. – Я ни в коем случае не хочу вас сейчас задерживать, тема-то очень масштабная. Просто кто как не вы сможет мне помочь? Я что хочу сказать? Моя мысль о ключевой фразе может в большей степени показаться относящейся к сфере мистики или даже колдовства, но, мне кажется, здесь работает какой-то общий закон. Как в молитве, мантре или колдовском заговоре. Или как у Канта…

Адвокат чуть было не сказал «у вашего Канта», но вовремя осекся.

– То есть его ключевая мысль в чем? – он продолжал. – Человек должен поступать не так, как гласит писаный закон, это само собой, а так, будто его поступки – это всеобщий закон и есть. Только так и не иначе! Если все будут поступать так, то все будут счастливы и сольются с природой.

– Но этого нельзя допустить, пока все преступники не отбудут наказание до конца, – подхватил профессор любимую тему. – Если цель права и наказания в том, чтобы добиться порядка и тем максимизировать благополучие в обществе, а с обществом предстоит покончить, то наказание не служит никакой цели!

– Виктор Михайлович! – замахал Каховский руками. – Вы правы, и в вас сейчас говорит криминолог и философ. Но я не об этом.