Читать книгу - "Группа специального назначения - Александр Тамоников"

«Несгибаемый» нарком имел бледный вид, трясся от страха. Обвинение оригинальностью не отличалось: руководство заговорщической организацией в войсках и органах НКВД, шпионаж в пользу иностранных разведок, подготовка терактов против руководителей партии и государства, а также вооруженного восстания против Советской власти. Особо изолированная тюрьма специального назначения была готова и распахнула перед ним двери. Для расправы с Ежовым и его аппаратом ее и построили. Большинство узников в первый год — это сотрудники высшего и среднего звена НКВД. Здесь коротал время до суда опальный нарком, здесь общался по душам с бывшим товарищем Лаврентием, признаваясь в содеянных злодеяниях. Еще три года назад — четвертый человек в стране, могущественный нарком — те самые «ежовые рукавицы» с плаката, которыми он давит многоголовую змею контрреволюции. «Сталинский нарком», «любимец народа», всенародная известность.

Маленькое сообщение в газете «Правда»: товарищ Ежов освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта. Преемником уволенного стал Лаврентий Берия. Вскоре покатились головы Ежова и его окружения. Обвинения стандартные: подготовка государственного переворота, теракты в отношении первых лиц государства. Попутно Ежову инкриминировали мужеложство, и он признавался в гомосексуальных связях — что тем самым действовал в антисоветских корыстных целях. В начале февраля 1940 года Военная коллегия Верховного суда приговорила Ежова к расстрелу. Приговор исполнили мгновенно. Труп кремировали в Донском монастыре.

Занятно, что о расстреле Ежова в советской печати не сообщалось. Человек исчез без всяких объяснений. Еще вчера был народным любимцем, беспощадно выкорчевывающим антисоветскую заразу, а сегодня — словно и не было его вовсе. Те, кто знали о происходящем, выдохнули облегченно — невозможно жить в постоянном страхе. Но, видимо, поспешили. Накал репрессий спал — это очевидно. Но тем не менее они продолжались…

Шелестов сидел в оцепенении. Он не важный государственный преступник — за что такая честь? Зреет новый разоблачительный процесс, и органы ищут кандидатов на скамью подсудимых? Он не мог ни на что повлиять. Оставалось только ждать.

Остаток дня он лежал, глядя в потолок, слушал, как гремят двери, звучат отрывистые команды. Трижды в день приносили еду. На все наводящие вопросы охрана незатейливо бросала: «Не положено». К вечеру он несколько раз отжался от пола — получилось. Потом закружилась голова, но скоро все прошло.

Наутро он делал зарядку, с удовлетворением отмечая, что постепенно приходит в норму. Организму требовалось многое, но это был уже не прежний полутруп. Силы, властные над ним, хранили молчание, мотали нервы. Он продолжал выполнять физические упражнения, с аппетитом ел. К вечеру третьего дня его отвели в душевую комнату. Зловонную робу приказали выбросить. Он стоял под напором теплой воды и не мог поверить такому счастью. Бешено оттирался мочалкой с мылом, потом привередливо изучал свое отражение в огрызке зеркала. Он был еще не воин, это несомненно — серое лицо, запавшие глаза, постарел на десять лет, но это был живой человек, а не пародия на него. Охранник передал комплект одежды — серую чистую и отглаженную робу. Изделие новое, в нем еще никто не умирал…

Максим натянул обновку, скептически оглядел себя в зеркале. Вздрогнул, когда опять приоткрылась дверь. Надзиратель протянул безопасную бритву.

— Побрейтесь, смотреть страшно.

Ночью за ним пришли. Он знал, что что-то произойдет — сна не было ни в одном глазу. Лежал и ждал.

— На выход, — скомандовал надзиратель.