Читать книгу - "Феникс - Эдуард Арбенов"

Это было секретнейшее из секретных совещаний руководства нацистской партии. О нем не знали до конца войны, до дня, когда стала страница за страницей восстанавливаться история величайшего заговора против человечества. На совещании, охраняемом отборной частью бывших штурмовиков, цветом СС, самым важным и самым неожиданным было выступление Генриха Гиммлера, фюрера СС.

Одну лишь фразу вынесли из стен гитлеровской резиденции избранные, фразу, сказанную шефом СС и повторенную Гитлером.

– Мы должны вернуться к тому, с чего начали и что принесло нам победу.

Машины развезли участников совещания по квартирам. Один лишь Гиммлер поехал на Принц-Альбрехтштрассе в Главное управление имперской безопасности, чтобы продолжить разработку своей идеи, выдвинутой перед фюрером. Его хотели сопровождать Кальтенбруннер – начальник полиции безопасности и Шелленберг – начальник управления шпионажа и диверсии СД, но Гиммлер вежливо отказался от почетного эскорта.

– Вы понадобитесь мне завтра, господа.

Завтра превратилось в долгие дни, недели и месяцы. Гиммлеру понадобились не только Эрнст Кальтенбруннер и Вальтер Шелленберг. Рейхсфюрер привлек к осуществлению идеи, долженствующей принести победу Германии, весь гигантский аппарат СС и СД. За серыми каменными стенами на Моммзенштрассе и Принц-Альбрехтштрассе тысячи людей в форме и без формы разрабатывали детали плана Гиммлера. План членился на стратегические и тактические задачи, а затем в соответствующих управлениях СС и СД конкретизировался в операции с кодовыми обозначениями. Обозначений этих никто, кроме авторов и исполнителей, в Германии и за ее пределами не знал. И если бы узнал, вряд ли понял бы их смысл. Тайна оберегалась сейфами и подвалами. Разглашение каралось смертной казнью.

Это было завтра. Сегодня – только идея. Идея, родившаяся в погруженном в траур Берлине.

Гиммлеру понадобился гауптштурмфюрер Ольшер. Он вызывал начальника «Тюркостштелле» в Главное управление имперской безопасности. Капитана пропустили через цепь дежурных, начиная от подъезда и кончая приемной. Здесь он должен был оставить на вешалке свой пистолет и, подписав стандартное заверение, что никаких других видов оружия с ним нет, вошел в огромный кабинет рейхсфюрера.

У шефа СС было такое же идеально бесчувственное лицо, как у самого Ольшера. Он, собственно, и служил образцом для капитана и для всех других фюреров управления. Ольшер, правда, иногда срывался: ронял улыбку или вскидывал удивленно брови, – неожиданности действовали сильнее, чем принцип. Шеф не знал человеческих слабостей. Все, что он слышал, все, что видел, впитывалось без эмоций, не оставляя никакого следа на лице. Он умел беречь свои чувства. А возможно, их не было. Окружающее проглядывалось насквозь, во всех деталях, со всеми элементарными связями, как в рентгеновском аппарате. Для иллюзий и тайн не оставалось места. Откуда же взяться удивлению, разочарованию, радости?! Чувствам необходима загадочность, нужны внезапные открытия. Рейхсфюрер ясно видел начало и конец всего и только мыслью определял линию движения от одного полюса к другому. Когда, спустя несколько лет, Гиммлер оказался перед пропастью, он не стал строить иллюзии. Не стал искать пути к спасению. Впереди была виселица. Он прервал ожидание казни с помощью цианистого калия. Сейчас рейхсфюрер был далек от трагических мыслей. Наоборот, трагедия на Волге способствовала взлету его фантазии. Шеф СС творил победу рейха – так считал он сам, так оценил идею своего подручного Гитлер.

Большие круглые очки Гиммлера над острым клювообразным носом делали его лицо маленьким. Поэтому, кроме этих очков и глаз, ничего не примечалось. Усики еще, правда, темнели, скрывая подобранные и всегда плотно сжатые тонкие губы. Разжимал он их редко. И говорил мало.

Ольшеру он сказал:

– Нужны люди…

Капитан не сделал вид, будто озадачен требованием шефа. Он просто принял это требование и стал ждать пояснений.

– Очень много людей, – продолжал рейхсфюрер, едва раздвигая губы и выдавливая слова с ощутимой для собеседника скупостью. – Я слышал, вам мешают дипломаты и законники. С этого часа отбросьте дипломатию и сами творите закон. Ваши усилия будут оценены только количеством людей…

Чутье подсказало Ольшеру, что события, чрезвычайно важные события, касающиеся настоящего и будущего, определяются здесь, в кабинете Гиммлера. И что сам рейхсфюрер находится на командном пункте. Это придавало особый смысл беседе, особый оттенок – косвенно гауптштурмфюрер как бы становился участником исторического поворота в судьбах Германии. Давно ждал «дантист» такого случая. Неповторимого. События должны вынести его на гребень волны.

– Мне могут снова помешать, – пожаловался капитан. Он решил воспользоваться вниманием шефа и разделаться наконец со своим противником.

– Кто?

– Барон Менке.

Шеф не задумался над фамилией, довольно торжественно произнесенной Ольшером. Не остановил внимание на ней. Будто упоминалось не важное лицо из Восточного министерства, а рядовой чиновник.

– Вам ничто не может помешать, кроме собственной нерешительности, – многозначительно, со стальной ноткой в голосе произнес рейхсфюрер. Сталь свидетельствовала о раздражении шефа. Продолжать тему не следовало. И Ольшер кивнул, принимая слова Гиммлера как директиву. В душе капитан был несколько разочарован таким туманным решением вопроса о Менке. В сущности, шеф ничего не сказал о судьбе барона. Снова все возлагалось на начальника «Тюркостштелле», снова предстояла борьба и довольно утомительная.

– Люди, – третий раз напомнил рейхсфюрер. – Только люди. Думайте об этом, капитан… Схему размещения и использования получите сегодня. Обеспечьте состав полностью. Выполнение согласуйте с бригаденфюрером Шелленбергом.

Конечно, все, связанное с заданием, Ольшеру мог передать Шелленберг, но рейхсфюрер счел нужным лично предупредить начальника «Тюркостштелле». Люди – у капитана. Это его «собственность», это его специальность. Так понял цель разговора с шефом гауптштурмфюрер. Понял еще, что Гиммлер запомнит поставщика людей и, если приказ будет выполнен, проявит к нему внимание и благосклонность. Звание капитана давно казалось Ольшеру слишком маленьким для начальника «Тюркостштелле».

Выполнение приказа, секретнейшего из секретных, Ольшер начал почему-то со свидания с фрау Хенкель.

– Вы плачете… – сказал он грубо и насмешливо, – а я предупреждал вас о печальном конце.

Рут привез в гостиницу «Бристоль» все тот же Лю-дерзен, тихий, вежливый, исполнительный зондерфюрер. Привез, проводил в номер, пожал со значением руку жене президента и неслышно исчез. Ему предложено было дежурить внизу, в машине.

Номер оказался аскетически скромным – никаких намеков на роскошь, никакого уюта: все темное, все холодное, все официальное. Здесь не отдыхали, не развлекались – здесь вели деловые разговоры. Это почувствовала Рут, как только переступила порог, как только увидела сидящего за круглым полированным столиком капитана – олицетворение сухости и злобы. Она не знала, о чем будет разговор, но догадывалась, в какой форме. Ей сразу захотелось плакать.