Читать книгу - "Блондинки начинают и выигрывают - Светлана Успенская"

Сижу я у окошка, изучаю сверху прохожих. Смотрю — машина у подъезда останавливается. Из нее личность выходит доподлинно мне знакомая. Та самая, оказывается, личность, которая меня утром до квартиры сопровождала. Только рубашка на ней другая вместо свитера, и усы, издаля, конечно, трудно разглядеть, но тоже вроде их нет. И ботинки уже без седины.

— Здрасте, Александр Юрьевич, — кланяюсь ему со своего этажа, — никак наладили машину-то?

Он так странно на меня посмотрел, буркнул что-то под нос себе и быстренько в подъезд удрал, чтобы, значит, на интересном месте разговор оборвать. Вот и все, что было!

Ну, и что ты по этому поводу мыслишь? А я весь день тогда не спала и всю ночь тоже. Что же это, думаю, али мне привиделось, что он усы сбрил? Но кто ж среди бела дня усы бреет? И потом, машина… А если уж вспомнить, как она ему на шею кинулась, так вообще не по себе делается.

Ну и что ты думаешь? Ничего? Вот тебе и здрасте… Я ему такие ценные сведения сообщила, а он ничего подумать по этому поводу не имеет.

А я, между прочим, вот что решила. Всю их тайную интригу как есть раскрыла. Ну, слушай.

Этот господин Рыбасов, очевидно, был взят родителями своими (вечная им память, пусть земля им будет пухом) из какого-нибудь окраинного детского дома. Добрые люди, наверное, детей своих не имели и потому отважились взять на воспитание этого отчаянного оболтуса. Только не знали они, бедные, что в другом детском доме содержится его единокровный брат-близнец, еще в младенчестве разлученный со своим родственником и вскормленный черным хлебом на казенных харчах.

Воспитали эти добрые люди своего сыночка, выучили его на свою голову, подняли на ноги, а потом умерли, так и не успев узнать ужасной правды. А тут близнец и объявился. Он, наверное, долго не давал покоя органам опеки и попечительства, наверное, все искал какую-нибудь родню, чтобы к ней прислониться своей истерзанной грудью. И нашел, к прискорбию своему глубочайшему. И немедленно стал этого Рыбасова шантажировать и требовать равную долю в родительском наследстве, которая составляла в то время уже очень много миллионов песо. Тот, конечно, пошел в отказ, стал твердить, мол, «я один был у мамы сыночек», а единоутробного брата вовсе признать отказался.

И тогда бедный, но благородный брат дон Педро решил соблазнить его супругу, которая страдала каким-то заболеванием, которое очень угнетало ее привередливого супруга и лишало спокойного течения супружеской жизни. Болезнь эта грозилась свести ее в могилу в самое ближайшее время. Чем и объяснялся ее бледный вид и смурные повадки. Это уж как водится.

Итак, супруга его, донья Айрисия, обладая характером нежным и уступчивым, с радостью приняла своего бедного родственника и даже стала настаивать на выделении ему доли из наследства и просила подарить ему один из особняков на побережье. Но, поскольку муж запретил ей встречаться со своим потерянным и недавно обретенным братом, она устраивала с ним тайные свидания, где они и обговаривали свой коварный план по укрощению ее несговорчивого супруга. Однако дон Алехандро прознал про их тайный сговор и развенчал его в пять тысяч-не-помню-какой-серии.

А потом они сообща похитили дона Алехандро, брата дона Педро, и заперли его на загородной вилле в подвале, а сами совлеклись и стали обдумывать, как его порешить получше, чтоб наследство осталось в одних руках. Но дон Алехандро вырвался из страшного узилища с пистолетом в руках и внезапно явился на пороге, как карающий меч. Преступники повалились ему в ноги, прося помиловать, и, заливаясь крокодильими слезами, объяснили, что токмо корысти ради отважились на умертвление ненавистного дона Алехандро.

Суровый, но тоже очень благородный дон Алехандро, конечно, простил бы их, но тут еще, как на грех, небось выяснилось, что дети дона Алехандро, несовершеннолетний Паулито и юная Леонсия, вовсе не его дети, а дети его найденного брата. Но родились на свет Божий они еще до того, как этот самый братец объявился, и потому носят фамилию своего ненастоящего отца и любят его как отца родного, не подозревая, чьи дети они на самом деле.

А потом еще, кстати, оказалось, что благородные родители молодых людей на самом деле не умерли, а только запили по-черному и, потеряв все свое состояние, стали вести жизнь нищенскую, погрузившись по самое горлышко в объятия зеленого змия. Говорю я это потому, как отец ихний, господин преестественной внешности и уже в солидных летах, дон Юрасио де Рыбалья, иногда заходит к своему сыночку, дону Алехандро, и стучит кулаком в дверь, когда ему не открывают вовремя или никого нет дома. Тогда он грозится всех вывести на чистую воду, если немедленно не выдадут ему полтинник на бутылку. А мать ихняя, донья Анхелина, женщина ангельского характера и аналогичной внешности, недавно сгинула в трущобах от суровой болезни, обычной в капиталистическом обществе.

Чем закончился весь этот ужас, я тебе, мил-друг, не могу сказать, потому что досмотреть не имею возможности, поскольку доступ для зрения сильно ограничен из-за бронебойных дверей и отвратительной слышимости в доме. Да еще, касатик, здоровье мое, пошатнувшееся от разрушительного действия нынешних времен, тоже не позволяет мне погрузиться с полной силой в расследование. Лишь на милицию нашу, заступницу и вседержительницу, надеюсь всегда и уповаю. И на президента нашего, да святится имя его, да приидет царствие его, тоже. Да не позволит он совершиться беззаконию на земле и посодействует восстановлению справедливости на небесах…

Ой, что это? Вода? Нет, касатик, накапай-ка мне лучше валокордина капель сорок на сахарок. А то что-то больно уж я разволновалась. Очень уж мучает меня эта до слез трогательная история. Прямо сердце щемит, и вроде как дурным духом меня омаривает. А на голову словно обруч терновый вздели и сжимают тисками…

Ох, отлегло немного, кажись… И то правда, пойду-ка полежу… Сейчас врача вызову, давление померить…

Уходишь, сынок? Ты уж заглядывай, не забывай старуху. Я тебе непременно еще чего-нибудь интересного соображу.