Читать книгу - "Вечность на двоих - Фред Варгас"

Обе группы бесшумно продвигались под защитой огромного здания, лучами фонарей выхватывая из темноты развороченные щитки, горы шин и груды ветоши. Ангар, заброшенный, возможно, уже с десяток лет, все еще вонял жженой резиной и соляркой.

— Он знает, куда идет, — сказал Адамберг, освещая круглые следы Пушка в густой пыли.

Опустив голову, задыхаясь, он невыносимо медленно шел по кошачьим следам, и никто из полицейских даже не попытался опередить его. После одиннадцатичасовой гонки они уже не стремились к цели. Комиссар шел осторожно, словно утопал в грязи, с трудом отдирая задеревеневшие ноги. Группы воссоединились у входа в длинный темный коридор, освещенный только лунным светом, проникавшим сквозь высокую стеклянную крышу. Кот стоял как вкопанный перед какой-то дверью метрах в двенадцати от них. Его глаза сверкнули в луче фонаря. Семь дней и семь ночей прошло с тех пор, как Ретанкур бросили в этом каменном мешке на растерзание трем псам.

Адамберг прошел по коридору несколько метров и обернулся. Никто из полицейских не последовал за ним — сгрудившись у входа в галерею, они стояли не шелохнувшись, не находя в себе сил преодолеть последний рубеж.

«И я не могу», — подумал Адамберг. Но нельзя же было так стоять, приклеившись к стене, нельзя было бросить Ретанкур из страха увидеть ее труп. Комиссар остановился перед железной дверью, у которой нес вахту кот — уткнувшись носом в щель под дверью, он словно не замечал доносившийся оттуда тошнотворный запах. Адамберг сделал глубокий вдох, взялся за дверной крючок и откинул его. Потом, через силу наклонившись, он заставил себя взглянуть на то, что ожидал увидеть, — на тело Ретанкур, брошенное на пол в темном чулане, между старыми инструментами и металлическими бидонами. Он стоял не двигаясь, дав волю слезам. «Впервые, — думал он, — я плачу не из-за брата Рафаэля или Камиллы». Ретанкур, его опора, была повержена на землю, пав словно могучее дерево от удара молнии. Быстро направив на нее фонарь, комиссар осветил ее лицо, покрытое слоем пыли, посиневшие ногти на руках, приоткрытый рот и светлые волосы, по которым бежал паук.

Он отпрянул к грязной кирпичной стене, в то время как кот нагло вошел в каморку и, вспрыгнув на тело Ретанкур, преспокойно улегся на ее испачканную одежду. «Запах», — понял Адамберг. Он чует только вонь солярки, машинного масла, мочи и испражнений. Только запахи технического и животного происхождения, но не тлетворный дух разложения. Комиссар вновь приблизился к телу на два шага и опустился на склизкий цемент. Направив фонарь прямо в грязное, словно вылепленное скульптором лицо Ретанкур, он увидел лишь неподвижность смерти и приоткрытые замершие губы, не ощущавшие быстрых лапок паука. Он медленно положил ей руку на лоб.

— Доктор, — позвал он, сделав приглашающий жест.

— Доктор, он вас зовет, — сказал Мордан, не двинувшись с места.

— Лавуазье, как тот Лавуазье, очень просто.

— Он зовет вас, — повторил Жюстен.

Не вставая с колен, Адамберг подвинулся, пропуская доктора.

— Она мертва, — сказал он. — И при этом жива.

— Одно из двух, комиссар, — сказал Лавуазье, открывая свой чемоданчик. — Я ничего не вижу.

— Фонари, — скомандовал Адамберг.

Группа полицейских начала медленно приближаться под предводительством Мордана и Данглара с фонарями в руках.

— Еще теплая, — сказал врач, быстро ощупав тело. — Умерла меньше часа назад. Пульс не нахожу.

— Она жива, — настаивал Адамберг.

— Минутку, дружище, не надо нервничать, — сказал Лавуазье, вынимая зеркальце и приставляя его ко рту Ретанкур.

— Так и есть, — добавил он через несколько секунд, тянувшихся целую вечность. — Принесите носилки. Она жива. Не знаю, как это у нее получается. Субтемперированное паралетальное состояние. В жизни такого не видел.

— Что «так и есть»? — спросил Адамберг. — Что с ней?

— Скорость метаболических процессов минимальна, — сказал врач, продолжая осмотр. — Руки и ноги ледяные, кровообращение замедленно, кишечник опорожнен, глаза закатились.

Он засучил рукав свитера Ретанкур, изучая ее руки.

— Даже предплечья уже похолодели.

— Она в коме?

— Нет. Это летаргия, несовместимая с жизненным порогом. Она может умереть в любую минуту, учитывая все то, что ей впрыснули.

— Что? — спросил Адамберг, держась обеими руками за толстую руку Ретанкур.

— Насколько я могу судить, немалую дозу транквилизаторов, которой хватило бы, чтобы умертвить десяток лошадей. Вводили внутривенно.

— Шприц, — прошипел Вуазне сквозь зубы.

— Для начала ее оглушили, — сказал врач, ощупав ее голову. — Возможна черепная травма. Ей туго связали запястья и щиколотки, веревка впилась в тело. Я думаю, яд ей ввели уже здесь. Она должна была бы умереть немедленно. Но судя по степени обезвоживания организма и испражнениям, она борется за жизнь уже шесть-семь дней. Исключительный случай, такого просто не может быть.

— А она вообще исключительная, доктор.

— Лавуазье, как тот Лавуазье, — машинально поправил его врач. — Это я заметил, но ее вес и рост тут ни при чем. Не понимаю, как ее организм справился с ядом, голодом и холодом.

Санитары поставили носилки на пол, пытаясь перекатить на них Ретанкур.

— Осторожнее, — сказал Лавуазье. — Нельзя, чтобы она глубоко дышала, это может ее убить. Наденьте ремни и тяните по сантиметру. Отпустите ее, дружище, — сказал он, взглянув на Адамберга.

Комиссар отдернул руки от Ретанкур и знаком попросил своих коллег выйти в коридор.

— Это преобразование энергии, — проговорил Эсталер, внимательно следя за медленным перемещением грузного тела. — Она направила энергию на борьбу с вторжением нейролептиков.

— Допустим, — сказал Мордан. — Но мы этого никогда не узнаем.

— Погрузите носилки в вертолет, — распорядился Лавуазье. — Нам надо выиграть время.