Читать книгу - "1795 - Никлас Натт-о-Даг"

Сетон беспрерывно трет незаживающую рану на щеке. В тысячный раз оглядывает свою элегантно обставленную комнату. Как можно быть таким идиотом? Как он мог довериться Болину? Теперь все будут знать: ему на пятки наступает полиция, а осторожность — добродетель, ценимая в ордене едва ли не выше прочих. На одной чаше весов — его судьба, а на другую положили пальчики эти двое, гротескная парочка. Инвалид и полусумасшедший. Ах, что вы говорите? Его подозревают в преступлении? Вполне может быть достаточной причиной для отказа. Чье мнение окажется весомей? Предугадать невозможно, но одно он знает твердо: никого не переубедишь. Горечь в душе — как изжога, одна только разница: сода не поможет. А что поможет? Или кто? Никто, кроме него самого. Надеяться можно только на себя. Правда, иногда двуликий Янус судьбы поворачивается улыбчивой стороной: мальчишка сам привел девицу. Спасибо художественному таланту хромого пальта. Она в его руках. Хотя в том состоянии, в каком она сейчас, проку от нее ни на грош. Но что скажут доктора?

Он ждет, то и дело поглядывая на карманные часы, купленные взамен растоптанных на спектакле. Наконец-то… лакей открыл дверь и замер, пропустив в комнату посетителя. Молодой, скромно одетый человек переступил порог и церемонно поклонился.

— Добро пожаловать. — Сетон постарался улыбнуться как можно приветливее. — Возможно, мы встречались и раньше. В прошлом году мой подопечный, господин Тре Русур, находился в вашем учреждении. Меня зовут Тихо Сетон.

У доктора на редкость незапоминающаяся физиономия — Сетон не мог припомнить, видел ли он его когда-нибудь, пока Эрик находился в Данвике. На лице посетителя тоже не отразилось ничего похожего на узнавание.

— Тре Русур… представьте, я видел его пару раз. Профессор Хагстрём проводил у нас обход… да-да, прекрасно помню. Бесперспективный случай, должен заметить. Мало того — из-за этого пациента было много неприятностей. Дерзкий побег привлек внимание попечителей дурилки…

Он осекся, опустил глаза и провел пальцем по замахрившейся манжете.

— Прошу меня извинить… скорбного дома. Я почти все время провожу с коллегами… Надеюсь, вы понимаете, в таких случаях неизбежно вырабатывается несколько циничный жаргон. Вполне объяснимо: попытка защититься от тяжести неизбежного общения с такого рода пациентами. Уверяю, ничего плохого я в виду не имел. Только сочувствие.

— Сочувствие — да… вы правы. Именно оно нас и объединяет — сочувствие. Кем бы мы стали без любви к ближнему? Бедный Эрик… но, видно, такова моя участь: моя опека потребовалась еще одной несчастной.

— Поэтому вы за мной и послали? Для консультации?

— Именно так.

Сетон высыпал в мгновенно подставленную руку горсть монет и открыл дверь в соседнюю комнату. Девушка сидела на постели в одной ночной рубашке. Служанка поддерживала ее за плечи. По знаку Сетона забрала миску с кашей и кувшин с водой и исчезла — без единого звука, будто растворилась.

Доктор нахлобучил очки, в которых совершенно не нуждался, — он во что бы то ни стало хотел походить на своего ментора. Надо же как-то компенсировать пугающую пациентов молодость.

— Вы позволите?

— Разумеется. И буду весьма благодарен, если вы сочтете уместным облекать ваши мысли и догадки в понятные простому смертному слова.

Некоторое время доктор внимательно смотрел девушке в глаза.

— Что ж… девушка, между пятнадцатью и двадцатью. В отсутствие соответствующей половому развитию мимики точнее определить возраст вряд ли удастся.

Доктор потрогал бедра, икры, подвигал ноги вперед и назад. То же самое проделал и с руками. Приподнял рубашку, посмотрел на живот и спину.

— Она в неплохой физической кондиции, несмотря на очевидно неблагоприятные условия. Конечности гибки и подвижны. На животе стрии.

— Стрии?

— Растяжки. Вот, гляньте, еле заметные белые рубцы. Возникают только после родов.

Доктор поводил пальцем перед ее лицом, сначала из стороны в сторону, потом сверху вниз и снизу вверх — сначала медленно, потом все быстрее. Никакой реакции. Зажег свечу и поднес к лицу.

— Глаза невидящие, взгляд не фиксирует. Зрачок… зрачок не расширяется и не сужается. То есть… сужается, но недостаточно.

Не дожидаясь вопросов, положил руку на шею, достал часы и сосчитал пульс. Поднял правую руку девушки и отпустил. Рука бессильно упала.

Подумав некоторое время, сделал неожиданный выпад и ущипнул ее за талию.

— Сердце превосходное, пульс ровный, наполнение образцовое. Соответствует возрасту. На внезапные раздражители, как вы и сами заметили, не реагирует.

Доктор снял очки, протер рукавом, осторожно заправил в карман жилета и повернулся к Сетону:

— Позвольте спросить, что именно послужило причиной такого статуса?

— Простите, но я не могу нарушить оказанное мне доверие. Давайте скажем так: причиной такого статуса послужила цепь событий насильственного характера.

— Позвольте полюбопытствовать — когда?

— Что — когда?

— Когда имела место эта… как вы выразились, цепь?

— Минувшей осенью.

Доктор кивнул:

— Как я и думал. Сознание… или душа, как вы, возможно, предпочитаете называть, покинула предназначенное ей место в теле пациента. При подобных состояниях мы пытаемся создать достаточно… э-э-э… чувствительный раздражитель, чтобы привлечь душу вернуться на свое место. Раньше пытались заражать пациентов чесоткой, но, как вы сами понимаете, в наше время подобное выглядит совершеннейшей дикостью. Современные методы намного более эффективны. Например, особая кушетка. Пациента привязывают к кушетке, и она совершает возвратно-поступательные движения с довольно большой амплитудой. Вы спросите, с какой целью? Объяснение просто: страх, испытываемый пациентом, так силен, что не может не привлечь для спасения свое собственное «я». Утопающий, знаете ли, хватается за соломинку. Сама конструкция — чудо механики, истинный триумф. Я сам насчитал — представьте только! — сто пятьдесят в минуту! И еще один положительный фактор: вся кровь приливает к голове, даже слезы становятся красными. Даже дилетанту ясно: головные процессы ускоряются в положительном направлении.

— И эта ваша кушетка… уже кого-то вылечила?

Доктор замялся:

— Метод, собственно говоря, совершенно нов. Разумеется, требуется время для окончательного усовершенствования, тут удивляться нечему. Но вековой опыт показывает: самые лучшие, самые современные способы полной гарантии не дают. Каждая болезнь развивается по своим законам, и наша задача разработать способы, которые не входят с этими законами в противоречие. Не подлежит сомнению: нас ждет несомненный успех даже в тех тяжелых случаях, когда слабительные бессильны. Итак… позвольте спросить, какое время вам бы подошло?

Сетон потер небритый подбородок.