Читать книгу - "Волшебный пояс Жанны д'Арк - Екатерина Лесина"

— Вот и жили бы себе!

— Стоп! — рявкнул Кирилл и выдохнул, переводя дух. — Кто и с кем жить будет, это мы потом разберемся, если вообще кто-то жить будет… Когда Людочка ушла?

— Утром.

— Когда утром?

— Так… в половине десятого. Ей мамаша ее позвонила, чтоб младшенькую в поликлинику свела… а к обеду как раз и быть обещалась.

— Это она вам сказала?

— А то… Людочка — девочка добрая, просила очень за Игорьком приглядеть, чтоб, значит, из квартиры не выходил. Сказала, что он работать сел и, значит, надолго… а она скоренько обернется.

— Скоренько… — эхом повторил Кирилл. — А Николай во сколько пришел?

— Так… в десять. Нет, начало одиннадцатого было… Со мной не поздоровался даже! — пожаловалась Антонина Петровна. — Гордый. Все ваши гордые, уж извини старуху за прямоту.

— Это верно, — отозвался Кирилл, думая о своем. — А во сколько он ушел?

— Так аккурат перед вашим приходом. Вылетел, что пробка из бутылки… нервовый… Думаешь, он Игорька отравил?

— А с чего вы решили, что Игорька отравили?

— Так не сам же! — Антонина Петровна сказала это с искренней убежденностью. — Он сам смерти боялся. Мне как-то поведал, что после матушки… он же ее нашел, а тогда, помнишь, жара стояла… Игорек уезжал на два дня… вернулся, а тут, значит, горе такое… воняло… вот он поглядел, чего с ней стало, и сильно в волнение пришел… и потом уже, когда с ним эта самая депрессия приключилась, все мне плакался. Сидел тут и рассказывал что про жизнь свою, что про матушку, что про смерть, которая приключится со всеми… и что очень он умирать боится. Николай это. Больше некому. — Антонина Петровна взялась за спицы.

— И что ты обо всем этом думаешь? — поинтересовался Кирилл, выбравшись из подъезда.

Лето. Жара. И странно, что лета этого от силы месяц остался, что пройдет оно быстро, сменится осенью, а та — зимой…

— Николай, — без малейшей уверенности сказала она. — Или Игорь. Или…

— Людочка, — подхватил невысказанную мысль Кирилл.

— Но зачем ей?

— Не знаю. Но съездим… поговорим… только сначала заглянем в детскую поликлинику.

Вопросов Жанна задавать не стала.

Заглянули. И Кирилл долго и мило беседовал с девушкой в регистратуре, которая вдруг оказалась вовсе не занята и осведомлена… и улыбалась очаровательно, а эта ее улыбка донельзя злила Жанну. Девушке хотелось расцарапать лицо.

— Что и следовало доказать. — В голосе Кирилла слышалось удовлетворение. — Людочка тут не появлялась.

— Это еще ни о чем не говорит.

Слишком все просто: обвинить чужака.

— Сам подумай, — почему-то неизвестную Людочку было жаль, — ее не было в доме, а там пытались убить меня… и Аллу… и в машину твою она вряд ли бы залезла… и с бутылкой…

— Я и не говорю, что она убивала своими руками. — Кирилл сел и, вытащив из-под сиденья бутылку с минералкой, осушил в полглотка. — Я говорю, что она замешана во всем этом дерьме… и догадываюсь, как именно… Но найти ее будет непросто.

— Она…

— Жанна, скажи, было похоже, что Игорь собирался работать?

— Не знаю. У меня нет знакомых художников.

— Не похоже. Все на местах. Краски разложены. Кисти. Уголь. Альбомы для набросков. Игорь ни к чему не прикоснулся.

— Не успел. Пришел Николай и отвлек.

— Людочка сказала, что он сел работать… то есть факт свершился. А Николай возник не сразу, через полчаса после ее ухода. Или даже позже.

— Тебе просто хочется сделать ее виноватой.

— Хочется, — не стал спорить Кирилл. — И я знаю, что она виновата. Но вот в чем… Едем. Если повезет, кто-нибудь из семейки подскажет, где Людочку искать.

Замок Тиффож изменился.

Прежде он казался Жилю невероятно огромным, а ныне… Обыкновенный? Пожалуй. Просторный, конечно, и места хватит не только для Жиля с Катрин, но и для свиты.

Жилю она не нужна, но Катрин будет скучать в пустоте Тиффожа. Да и разве не имеет права он, Жиль де Ре, маршал Франции, барон, граф, создать собственный двор? И пусть уж этот двор будет не менее роскошен, нежели королевский.

Две сотни рыцарей — свита его.

И в огромном зале замка не смолкает музыка… менестрели и миннезингеры, бродячие актеры и шуты… танцоры и танцовщицы… Музыка гремит. Веселье идет день за днем, ночь за ночью. И во дворе замка всегда пылают факелы. Здесь рады гостям, если, конечно, гости эти готовы преклонить колени перед хозяином, признавая за ним высшую силу и власть на этих землях.

Пожалуй, он и вправду старался быть счастливым.

Возможно, что и был.

Он уставал от веселья и спускался в благословенную тишину подземных этажей, где ждала его лаборатория деда. Жиль сумел найти человека, который согласился служить и служил верно. Он был уродлив, карл Якоб, по собственным его словам, выкраденный во младенчестве цыганами, а после выращенный ими же в кувшине. Он редко говорил о прошлом, но само его тело выдавало те муки, через которые Якобу суждено было пройти. Он не был зол, скорее жесток, утверждая, что жестокость эта проистекает единственно от знания человеческой природы.

— Они все, эти люди, которые так хвалятся тем, что красивы, смеялись надо мной, — сказал как-то Якоб в редкую для него минуту откровения. — Они кидали в меня гнилую репу… и тыкали палками… мочились на мою клетку… Будучи ребенком, я надеялся, что однажды в этой толпе отыщется милосердная женщина, которая заберет меня у цыган. Но с годами понял, сколь тщетны были эти надежды.

В лабораториях Якобу нравилось.

Да и в замке, где вся челядь вскоре уверилась, что будто бы уродец обладает неким тайным знанием, и преисполнилась к нему страха и почтения.

— Хозяин мудрый, — говорил Якоб, устраиваясь на полу у ног Жиля. — Хозяин много знает.

Много, но не достаточно.

И Жиль, разбирая записи деда, понимал, сколь ничтожно мало его знание. Он вновь и вновь перечитывал старинные манускрипты и эти дневники, проходя наново путь, уже единожды пройденный дедом. И сам, верно, не понял, как поиск эликсира захватил его.

— Что плохого в том, чтобы люди жили дольше? — На эту тему он если и беседовал, то только с Якобом, опасаясь, что иные люди его не поймут. — Я ведь не о себе пекусь, но обо всех… Смотри, сколь несправедлив этот мир. Мы приходим в него слабыми. И слабыми растем. Мы лишены всяческого знания и вынуждены собирать его по крупицам. Но пока собираем, и тело наше, и разум дряхлеют. И вот уже старец, постигший много, хранит свои секреты, он мучим ревностью к молодым и предпочитает унести тайны в могилу, нежели ими поделиться.