Читать книгу - "Король без завтрашнего дня - Кристоф Доннер"

В зале поднялся шум, послышались смешки. Эбер выдержал паузу, потом продолжал:

— Эти две женщины обращались с юным Капетом со всей почтительностью, словно тот был королем. Когда семья садилась обедать, он всегда сидел во главе стола, и ему прислуживали в первую очередь.

— Вы это видели? — вмешалась Мария-Антуанетта.

— Я не видел, но все стражники могут это засвидетельствовать.

Председатель начал допрашивать обвиняемую по поводу заговора, но тут вмешался присяжный-санкюлот и попросил слова.

— Гражданин председатель, попрошу отметить тот факт, что обвиняемая ничего не ответила на свидетельство гражданина Эбера о том, что происходило между ней и ее сыном.

Фуке-Тенвиль стиснул зубы и взглянул на председателя суда, который в конце концов решился заговорить с обвиняемой на эту тему.

— Если я ничего не отвечу, — заявила Мария-Антуанетта, — то лишь потому, что все мое естество восстает против такого обвинения, предъявленного мне как матери.

По залу пронесся взволнованный шепот, все затаили дыхание. Мария-Антуанетта собрала все силы, все последние аргументы и повернулась к присутствующим женщинам. Они все были здесь: и торговки рыбой, что некогда заявились к ней в Версаль, и вязальщицы, окунавшие свои носовые платки в кровь ее казненного мужа, — все, что завтра будут танцевать и вокруг повозки, везущей ее к месту казни.

— Я обращаюсь за поддержкой ко всем матерям, которые здесь присутствуют.

И в то время как собрание разразилось возмущенными воплями, Мария-Антуанетта склонилась к своему защитнику и спросила:

— Я хорошо ответила?

Большинство комментаторов полагают, что она ответила великолепно; эта фраза вернула ей утраченное королевское достоинство. Но я не вижу тут ничего особенного, подумал Анри. Сколько ни ищи, в этом ответе не найдешь никакого величия. Что такого особенно благородного содержал в себе этот призыв ко всем матерям?

«Я хорошо ответила?»

Так вот: нет. Не лучше, чем покойный супруг. Марии-Антуанетте не удалось повернуть процесс против своих обвинителей и отправить Революцию на скамью подсудимых. Королевская чета могла бы вызвать к себе сочувствие, если бы у нее хватило храбрости оправдывать свои действия тем, что они были совершены на благо народа и ради спасения нации, отстаивать честь королевства, разрушенную четырьмя годами хаоса, двумя годами войны и всем, что за этим последовало. Вместо этого король и королева оставались покорными, испуганными, умоляющими.

Мария-Антуанетта не воспользовалась даже атакой Эбера, чтобы разоблачить его манипуляции и подтасовки фактов. Она лишь сказала:

— Очень легко заставить восьмилетнего ребенка говорить что угодно.

Это были единственные слова, произнесенные в ответ на обвинения сына. Она не защищалась, не выдвигала ответных обвинений. Где же эта «тигрица», описанная Эбером? Кажется, она существовала только в его воображении подростка, расчетах журналиста — но не в действительности.

Когда Робеспьеру сообщили о выступлении Эбера и ответах королевы, этот хладнокровный диктатор, по свидетельству очевидцев, пришел в бешенство и обрушил на соперника всю силу своего гнева. Однако он упрекал Эбера не в том, что тот предоставил королеве возможность триумфа — поскольку этот триумф существовал лишь в головах роялистов. Но чего Неподкупный не мог простить, так это публичных обвинений королевы в инцестуальных связях. Огласив эти обвинения, Эбер, по сути, послал королеву на гильотину. Из всего, что прозвучало на суде, народ запомнит только это: мать-кровосмесительницу. А Эбер конечно же станет героем-разоблачителем. Последний отлично это сознавал, заявляя от имени папаши Дюшена:

«Когда ей пришлось пожинать плоды содеянного, признав, что со своим маленьким ублюдком она обходилась так же, как старый греховодник Лот со своими дочерьми, — тут-то эта шлюха и почуяла, как земля уходит из-под ног».

Робеспьеру не удалось выправить положение, несмотря даже на то, что он настоял на удалении обвинений в инцесте из заключительного судебного вердикта. «Все остальные детали меркнут перед этим величайшим предательством», — заявил под его воздействием Эрман. Однако эти «остальные детали» приобрели немалый вес в глазах народного суда — не только суда присяжных, которому они были известны уже давно, но и суда всего народа, который ждал приговора на улице и потом сопровождал королеву к месту казни, плюя ей вслед и называя шлюхой, Мессалиной, Иокастой.

«Мне нужно сказать вам и еще об одном печальном обстоятельстве, что гложет мое сердце. Я знаю, сколько горя причинил вам этот ребенок; простите его, дорогая сестра; подумайте о том, сколько ему лет, и о том, как легко заставить ребенка в этом возрасте говорить все что угодно — даже то, чего он сам не понимает. Надеюсь, что настанет день, когда он в полной мере оценит всю вашу доброту и нежность к нему и его сестре».

Мария-Антуанетта смогла, преодолев неблагодарность сына, подняться к его незапятнанному сердцу.

Ее казнили 16 октября 1793 года. Папаша Дюшен достиг вершины своего триумфа.

«Я видел, как голова мадам Вето упала в корзину. Вряд ли я смогу описать всеобщее ликование санкюлотов, когда злобную тигрицу везли через весь Париж в экипаже с тридцатью шестью дверцами, запряженном не как раньше — прекрасными белыми лошадьми, разряженными и украшенными султанами из перьев, а двумя клячами из конюшен мэтра Самсона, которые, казалось, так хотят избавиться от этого бремени всей Республики, что едва удерживаются от того, чтобы пуститься вскачь и быстрее достигнуть места казни. Шлюха, как ни странно, держалась нагло и дерзко до самого конца. Однако ноги у нее все же подкашивались, когда пришлось взойти на эшафот, чтобы поиграть в „горячие ладошки“[12], — очевидно, из страха подвергнуться после смерти еще худшему наказанию, чем нынешнее. Наконец ее проклятая голова отделилась от журавлиной шеи, и воздух огласился криками „Да здравствует Республика!“»

Казнь первой партии жирондистов состоялась 31 октября 1793 года. За ней последовала казнь герцога Орлеанского — 7 ноября. На следующий день на эшафоте оказалась мадам Ролан, которая воскликнула, подняв голову к небу:

— О, Свобода, сколько же преступлений совершено ради тебя!

Прокатилась новая волна казней в Марселе и Лионе.

В Тулоне маленький корсиканец начал вершить собственное правосудие. Некогда папаша Дюшен предсказал появление Наполеона: «Снова случится то, что всегда случалось: один из военачальников, более проворный, чем все остальные, двуличный тип, начнет льстить армии и народу и постепенно ввергнет их в самое постыдное рабство, а они даже ничего не заподозрят. Именно так действовали многие правители».