Читать книгу - "След хищника. Осколки - Дик Фрэнсис"

— Частные дома. Пригороды. Любое место, где нет любопытствующих соседей. И, думаю, это где-нибудь к северу или западу от центра, поскольку там находится «Риц-Карлтон».

Мы довольно долго ездили, методически обследуя огромный город согласно карте, но прежде всего сосредоточиваясь на северной и восточной частях.

Там были такие красивые места, о существовании которых невозможно было догадаться, читая путеводители, целые мили жилых домов, где мог без следа исчезнуть Морган Фримантл.

— Интересно, мы в самом деле идем по его следу? — сказала раз Алисия. — Меня прямо дрожь пробирает от чувства неизвестности. Мне невыносимо думать об этом. Один... совершенно один: где-то заперт...

— Он может быть гораздо дальше, — сказал я. — Но похитители обычно не живут на заброшенных фермах или в подобных местах. Они выбирают более населенные районы, где незаметно, как они приходят и уходят.

Объем всей работы, однако, просто пугал, даже если ограничиваться радиусом, который казался мне наиболее вероятным. Анализ недавно снятых домов теперь даст список отнюдь не из одиннадцати наиболее вероятных адресов тут будут сотни, может, тысяча-другая. Задача, доставшаяся Кенту Вагнеру, была почти невыполнимой, и для того, чтобы вернуть Моргана Фримантла, нам придется положиться на переговоры. Второй раз нам не повезет.

Мы ездили вверх-вниз по улицам близ вашингтонского собора, просто любуясь архитектурой старые обширные дома с изморозью белых перил, живые дома, в которых жили молодые семьи. На каждом крыльце стояло несколько тыкв в честь Хэллоуина.

— Это еще что? — спросила Алисия, указывая на огромные ухмыляющиеся овощи на ступеньках у каждой входной двери.

— Четыре дня назад был Хэллоуин, — сказал я.

— Ой, да! Дома такого не увидишь.

Мы проехали «Риц-Карлтон» на Массачусетс-авеню и остановились там, оглядывая мирный отель с голубыми навесами, откуда так бесцеремонно похитили Моргана. Мы припарковались у Дюпон-серкл, а потом поехали назад к центру. Большая часть города была построена радиально, как Париж. Это выглядит изящно, но такая застройка очень способствует тому, чтобы потеряться в городе — мы несколько раз за этот день проходили одним и тем же путем.

— Он такой большой, — вздохнула Алисия. — Такой ошеломляющий. Я прямо не знаю, куда идти.

— Мы и так достаточно посмотрели, — согласился я. — Проголодалась?

Уже было половина четвертого, но в отеле «Шериатт» время ничего не значило. Мы поднялись в мой номер на двенадцатом этаже безликого, огромного суетливого небоскреба и заказали вина и салат из авокадо с креветками в комнату. Алисия лениво развалилась в одном из кресел и слушала, как я звоню Кенту Вагнеру.

— Понимаешь ли ты, — резко спросил он, — что все, черт его дери, население Северной Америки проезжает через Вашингтон и что список сданных домов может оказаться длиннее моста через Потомак?

— Надо искать дом без тыкв, — сказал я.

— Что?

— Ну, если бы ты был похитителем, стал бы ты вырезать рожицы на тыквах и выставлять их на порог?

— Думаю, нет. — Он еле слышно хмыкнул. — Это же англичанином надо быть, чтобы додуматься до такого.

— Ага, — отозвался я. — Сегодня вечером я буду в «Шериатте», а завтра на скачках, если я вам нужен.

— Понял.

Я позвонил в «Либерти Маркет», но в Лондоне ничего особенного не произошло. Коллективное возмущение членов Жокейского клуба висело голубым туманом над Портмен-сквер, сэр Оуэн Хиггс уехал на уикэнд в Глостершир, Хоппи из «Ллойдз», как говорили, весело улыбается, словно советует всем страховаться от похищения, чего Жокейский клуб не сделал. А кроме этого, ничего.

Принесли еду, и мы съели всего где-то весом с жокея, затем Алисия отодвинула тарелку и, глядя на свой бокал с вином, сказала:

— Думаю, настало время решать.

— Только для тебя, — мягко сказал я. — Да или нет.

По-прежнему не поднимая глаз, она спросила:

— А если... нет... это будет принято?

— Будет, — серьезно ответил я.

— Я... — она глубоко вздохнула, — я хочу сказать «да», но я чувствую... — Она осеклась, затем начала снова:

— Со времени похищения... мне кажется, что я не хочу... я думала о поцелуях, о любви — и ничего... Я пару раз выезжала вместе с Лоренцо, и он хотел поцеловать меня... его губы показались мне резиновыми. — Она настороженно посмотрела на меня, желая, чтобы я понял. — Много лет назад я была страстно влюблена, мне тогда было восемнадцать. Но любовь не пережило и лета. Мы просто оба выросли. Но я знаю, на что это похоже, знаю, что я должна ощущать, чего я должна хотеть... а сейчас этого чувства нет.

— Алисия, милая... — Я встал и подошел к окну, понимая, что для этой битвы у меня сил не хватит. Ведь есть предел самоконтролю, и сейчас я сам желал теплоты.

— Я правда искренне люблю тебя, — сказал я и понял, что голос мой вдруг стал на октаву ниже.

— Эндрю! — Она вскочила и подошла ко мне. Заглянула мне в лицо и, несомненно, увидела в нем непривычную беззащитность.

— Ладно, — сказал я с вымученной легкостью и изобразил улыбку. Эндрю — неколебимая опора...

— Время есть. Выигрывай скачки. Ходи по магазинам. Машину водишь?

Она кивнула.

— На это всегда требуется время, — сказал я. Я обнял ее и поцеловал в лоб. — Когда резина снова станет губами, скажи мне.

Она припала головой к моему плечу и прижалась ко мне, ища помощи, как прежде. На самом деле это мне сейчас нужны были объятия, ласка и любовь.

Она скакала на следующий день — звезда на собственном небосводе.

Ипподром шумел, толпа напирала, крики, пари, приветствия. Трибуны были забиты. Чтобы добраться до чего-нибудь, приходилось буквально промыливаться сквозь толпу. Мне поставили штамп на руку, проверили, записали фамилию и поставили галочку. И Эрик Рикенбакер деловито пригласил меня на свой самый замечательный день в этом году.

В президентской гостиной, недавно до того пустой, что в ней аж эхо гуляло, теперь было полным-полно восторженно щебечущих гостей. Звенел в бокалах лед, туда-сюда ходили официантки с серебряными подносиками, а на огромном столе стояло крабовое печенье для любителей.

Там был и Паоло Ченчи вместе с четой Гольдони и Луккезе. Все они сидели за одним столом, и вид у них был взволнованный. Я взял с подноса бокал вина и подошел к ним поздороваться и пожелать всего наилучшего.

— Брунеллески лягнул конюха, — сказал Паоло Ченчи.

— Это плохо или хорошо?

— Никто не знает, — ответил он.

Я проглотил смешок.

— Как Алисия?

— Волнуется куда меньше, чем остальные.

Я окинул взглядом лица остальных — Луккезе был страшно напряжен, Бруно Гольдони хмурился, вчерашний румянец Беатриче угас.