Читать книгу - "Чумная экспедиция - Далия Трускиновская"

Прижатый Архаровым противник хрипел и бормотал. Левушка смог разобрать лишь «чево ты, чево», и не более. Архаров, видать, разобрал и что-то кроме, потому что несколько ослабил давление.

– Ну, сказывай свою сказку, - позволил он. - Коли наши солдаты нагрешили - сам разбираться буду. А коли врешь - не обессудь.

– Так лавку Арсеньича кто раздербанил? - первым делом возмутился мужик.

– Хрен его знает, говори вразумительно.

– Так видели ж!

– Кто видел?

– Люди!

Архаров тяжко вздохнул.

– Давай, дурень, сначала. Что люди видели? И когда?

– Третьего дня… ночи… А то ты не знаешь! Ваши, петербуржские, налетели, бряйку вынесли, Арсеньича прибили!

Левушка не верил ушам - не могли гвардейцы из орловской экспедиции совершить ночной налет на лавку с провиантом, даже коли бы им там втридорога торговали.

– Наши налетели, бряйку вынесли, - задумчиво повторил Арзаоов и вдруг усилил давление. - А ну, живо - где тот Арсеньич?!

– Да помер же! Он старый, его раз двинуть - ухалошится на хрен!

– Стало быть, его уже не спросишь? Ловко! Все то же самое - по порядку, халдей! И вразумительно! Где та лавка?

– Да на Маросейке!

– Стоять! - приказал Левушка Герасиму, который всего лишь хотел присесть. Архаров обернулся.

– Герасим, ты того Арсеньича знаешь? - более спокойно спросил он.

– Знал - коли Якушка не врет.

– Что там в лавке было?

– Крупы, прочий припас. Мука прошлогодняя. Рыба… К нему многие хаживали. А как фабричные взбутились - хозяин лавку закрыл, немногим стал товар отпускать, со двора, через подвалы.

– Хозяин?

– Так он, косой Арсеньич, приказчиком был, не от себя торговал. Уймись, Якушка, это фабричные, должно, налетали и Арсеньича прибили.

– Нет! Режь ухо - кровь не канет! - заорал Якушка. - Они вон налетели, все видели, вся Москва! Видели, как они за Арсеньичем по Маросейке гнались! Он - бряк, они всем скопом - на него! И придавили!

– Ночью, вся Москва? - очень недоверчиво переспросил Архаров. - Ну, Герасим, этого крикуна я с собой забираю - будет ему дурацкие слухи распускать. И докопаюсь, откуда такая дурь взялась. Дай-ка веревку.

– А коли не дам?

– Кушак с тебя сниму, кушаком его свяжем. Не мудри, Герасим. У тебя - дело, заведение, он - шелупонь. По нем каторга плачет. Тучков, подсоби-ка.

Якушка очень не хотел, чтобы его связывали, брыкался и был успокоен ударом под ложечку.

Его приятель осторожности ради так и лежал под столом, на помощь не пришел, хотя Якушка пытался его звать.

На прощание Архаров еще раз спросил Герасима о трех рублях - и получил тот же ответ.

До Остоженки добирались долго - Якушка не желал идти и ругался странными словами из байковского наречия. Архаров с Левушкой поняли только суть, но обижаться не стали.

До еропкинского особняка они добрались уже заполночь. В хозяйстве был, как водится, погреб для припасов и при нем ледник, ныне пустой - весной не успели забить его льдом-багренцом. Архаров велел запереть туда пойманного злодея и пошел спать.

Их с Левушкой тюфяки были рядом. И они еще долго шептались - почему Герасим, мужик рассудительный, не пожелал говорить о трех рублях? Коли их и впрямь не было - что же имела в виду Марфа? И для чего Архаров, рискуя жизнью, лазил в чумной барак?

– Он не врал, - шептал Архаров. - И Глашка к нему не прибегала. Не бывала у него Глашка… Куда дура-девка подевалась?…

Наконец на них прикрикнули, и они угомонились.

Утро преподнесло сюрприз.

На дворе, где устроили места для справления естественных надобностей, к Архарову подошел семеновец поручик Мамонов с весьма лукавым видом.

– Что ж ты, Архаров, не благодаришь? - спросил он. - Что не кланяешься?

– За что? - резонно полюбопытствовал Архаров.

– За три большие рубля!

Тут-то Архаров и открыл рот.

– Ты, Мамонов, что ли? Ну!…

Семеновец рассмеялся.

– Его сиятельству скажи - и я в розыске участие посильное принял! Как рубли, пригодились? Да не лезь за кошелем, это деньги шалые, не из моего кармана. Мы как их вытряхнули, так сразу все и зашумели - Архаров большие рубли у всех выменивает, ему снести надобно! Я и принес, а тебя где-то черти таскали.

– Пошли, - сказал Архаров. - Сядем где-нибудь, расскажешь доподлинно…

– Да чего там рассказывать? Старика на улице подобрали. Бежал, кричал, упал - мы туда! Гнался за ним кто-то… кто - не понять, а старичок двумя руками за грудь держался, кошель у него был за пазухой…

– Не побоялись вытаскивать?

– Так он сам вывалился, - несколько растерявшись от архаровской строгости, сказал Мамонов. - А у нас уксус завсегда с собой. Думали - поймем, что за дедок такой, а в кошеле - денег рублей на полсотни.

– Тучков! - на весь еропкинский особняк заорал Архаров. - Сюда, живо!

– Да что стряслось-то? - забеспокоился Мамонов.

– Вас много было?

– Я, да четверо наших, да солдаты…

– Тучков!!! И что, кошель взяли, старика лежать оставили?

– Так негодяи же подберут! Что ты, Архаров, как с хрена свалился? На что тебе тот старик? Мы и денег-то не взяли! Кроме трех рублей! - выкатывая светлые глаза до такой степени, что сделались не менее гривенников, закричал Мамонов. - Они вот у Никитина лежат! Старичишка, ему и так помирать пора… а тут бежал, как заяц…

– Где вы его встретили?

– Почем я знаю! - уже обидевшись на допрос, огрызнулся семеновец. - К тебе с добром, а ты чуть не с кулаками!

Подбежал, распихивая дворню, Левушка.

– Где тебя носит?! - зарычал на него Архаров. - Мамонов, дело поганое. Идем к…

Он сперва хотел, чтобы ночным нападением озаботился граф Орлов, потом сообразил - графу докладывать про три рубля пока не с руки. Расписываться в собственных оплошностях - радости мало.

– …к Волкову. Обстоятельно доложишь ему про старичишку и кошель, а я кое-чего иного присовокуплю. Тучков! Возьми солдата, ступай на ледник, тащи к Волкову того крикуна!

Сенатор Волков как раз сидел, подставив лицо под ловкую бритву своего камердинера. Он любил эти минуты полной расслабленности, когда можно было замечтаться о вещах приятных, пока с лицом происходили метаморфозы. Камердинер был опытный, умел изготовить прическу без дерганья волос и прижигания ушей щипцами для загибания буклей. До того опытный, что даже нарочно затягивал с этим делом, видя, сколь сладко барину деликатное расчесывание поредевших волос.