Читать книгу - "Ведется следствие - Кира Измайлова"

– Это я и постарался по мере сил донести до бедных девушек, – произнес Мягко-Жестоких и погладил Цисси. – Вчера они были в совершеннейшем трауре, а сегодня, после небольшой беседы, я вижу, выглядят немного лучше.

– А с доктором Упертых всё настолько скверно? – спросила Каролина.

– Дела обстоят крайне плохо, – кивнул адвокат. – Он начал бросаться на людей, его даже пришлось зафиксировать на койке и воспользоваться кляпом. Трудно представить, что столь воспитанный человек может настолько грязно ругаться… а ведь его приходят проведать его милые ассистентки!

– Остается только надеяться, что его удастся довезти до места, – добавил Немертвых. – Я слышал, там достигли немалых успехов в деле излечения от intelligenza. Кое-кого даже удавалось вернуть в нормальное общество, хотя и у них случаются рецидивы…

– Да, в Болотноградске созданы уникальные лечебные заведения, – подтвердил Людвиг. – Чем только не пользуют там бедолаг! Солнце, воздух, соляные ванны…

– Гальванотерапия, – добавил Теодор. – Говорят, в этом направлении удалось добиться наибольших успехов.

– Именно, – подтвердил адвокат. – А еще, разумеется, музыка: классические военные марши оказывают на больных благотворное воздействие. Некоторые даже начинают ходить в ногу – а это первый шаг на пути к выздоровлению. Иногда, правда, случаются серьезные приступы, начинает человек, например, землю руками скрести, книги рвать… тогда его, голубчика, приходится вздергивать на мягких лямках.

– Воздушный компенсатор? – поинтересовался доктор.

– Он самый, – подтвердил Мягко-Жестоких. – Дело для тамошней медицины совершенно обычное. Подергается больной, пену выпустит – и свободен, главное, не навредит ни себе, ни другим.

– А вот в лунные ночи, – добавил Немертвых, – я слышал, бывает тяжело: особенно трудные больные порой даже решетки перегрызают… Так что всех стараются развести по палатам, а особых смутьянов – на лямки, да-с.

– А кое-где, представьте себе, считается, что методы болотноградских клиник негуманны! – воскликнул адвокат.

– Очевидно, эти гуманисты никогда не сталкивались с больным intelligenza в острой стадии течения заболевания, – хмыкнул доктор.

– Людвиг, – встрял вдруг в беседу Руперт, – вы как-то подозрительно много знаете об этой болезни. Неужто это милые девушки успели вас просветить? Или?..

– Или, – вздохнул тот. – Вынужден был ознакомиться, благо место моего назначения – именно Болотноградск, и сталкиваться с подобной публикой мне придется чаще, чем хотелось бы.

– Вот как! – удивился Бессмертных. – Что же произошло в этом славном городе, если потребовалось ваше присутствие? Насколько я помню… там ведь опытная зона полного отчуждения, морской отряд военизированной охраны имеется… И городской адвокат, кажется, тоже был.

– Именно, – развел руками Мягко-Жестоких. – Был.

– Не может быть! – воскликнул следователь. – И он…

– Увы, – вздохнул тот. – И его не миновала чаша сия. Было решено, что для работы в таких нечеловеческих условиях требуется кто-то более… хм… устойчивый. Хорошо еще, что распознать адвоката, заболевшего intelligenza, достаточно легко: он делает себе мерило и начинает вести себя вызывающе.

– Мерило? – Дэвид оторвался от созерцания заоконных красот (сейчас экспресс пересекал мост через широкую реку, и внизу били разноцветные фонтаны). – А что это такое?

– Ах, это заморская ересь, – печально поведал Людвиг и погладил Цисси. – Этому в наших университетах, к счастью, не обучают… Так вот, мерило, к вашему сведению, представляет собой ломообразный жезл, на двух сторонах которого отгравированы риски с номерами статей… такая, понимаете ли, мерная линейка. Обвиняемый собирает золотые, складывает их в столбик, а адвокат проверяет мерилом его высоту. Соответственно, по одной стороне определяется гонорар адвоката, а по другой – размер подношения ведущему дело. Таким образом, – закончил Мягко-Жестоких, – по их мнению, обеспечивается беспристрастность суда, ибо размер подношений одинаков для всех участников процесса.

Стажер только глазами хлопал, пытаясь уложить в голове услышанное и как-то соотнести это с привычными реалиями.

– Постойте, – растерянно произнес он. – Господин Мягко-Жестоких, но причем же здесь адвокаты?

– Людвиг, вы мне юношу не путайте, – ворчливо произнес Руперт, – не то начнет читать иностранные бредни, а у него в голове и наше-то законодательство никак не уложится!

– Но, возможно, ему полезно будет узнать, до какой немыслимой глупости могут докатиться ничем не сдерживаемые лица с легкой степенью intelligenza? – предположил тот. Следователь подумал и кивнул. – Так вот, юноша… Вы привыкли к тому, что в Каролевстве роль адвоката состоит в том, чтобы содействовать исправлению заблудших и врачевать души человеческие?

– Ну да… – притянул Дубовны, чувствуя, что вот-вот узнает нечто ужасное.

– А эти люди, – Мягко-Жестоких приподнял Цисси, как указующий перст, – извратили саму суть этой профессии! Их адвокаты стараются сокрыть неблаговидные деяния слабых духом, оправдывают их слабость… ну, например, тем, что если проступка никто не видел, то этого проступка и вовсе не было!

– Какой кошмар… – прошептал пораженный до глубины души Дэвид, схватил стакан, налил воды и залпом выпил. – И этот несчастный, ваш предшественник… теперь… вот так?!

– Увы, – печально вздохнул адвокат. – Его лечат, конечно, болезнь удалось захватить на ранней стадии… Главное, вовремя отобрали мерило. Теперь он на принудительной трудотерапии. Чудовищная, просто чудовищная судьба для такого человека! Ведь я знал его: отличный специалист! И нужно же ему было съездить в заграничное турне с целью, как он заявил, расширения кругозора… Вот результат! Малейшая слабина – и intelligenza овладела его рассудком…

Дэвид моментально дал себе слово, что за границу не поедет, даже если его будут заставлять силой.

– Сочувствую, Людвиг, – серьезно произнес Руперт. – Это настоящая трагедия для каролевского адвокатского сообщества.

– Вы правы, – вздохнул тот. – М-да… Господа, это всё очень печально, а наш юный друг, кажется, даже побледнел, но давайте всё же сменим тему.

– Да, пожалуй, – поддержала Каролина, дивно выглядевшая в нежно-голубом платье, стилизованном под крестьянские праздничные наряды двухвековой давности. (Конечно, те костюмы не шились из такого качества шелка, не украшались кружевами подобной стоимости, да и украшения из голубых топазов крестьянки носили навряд ли.)

Тут госпожа Кисленьких увидела кого-то, должно быть, поприветствовавшего ее, улыбнулась и кивнула в ответ.

Те, кто сидел лицом к двери, могли увидеть высокого, безупречно одетого господина не самых юных лет, но такой наружности, что присутствовавшие в вагоне-ресторане незамужние девицы, да и все прочие дамы уставились на него, как по команде. Господин обладал аристократическими чертами лица: один только гордый профиль с головою выдавал потомка древнего и славного рода. Прекрасно уложенные волнистые волосы, в юности, должно быть, золотые, а нынче почти платиновые, обрамляли высокий лоб. Из-под темных, вразлет, бровей глядели изумительной синевы глаза, а улыбкой этого господина можно было, наверно, останавливать армии.