Читать книгу - "Сильный яд - Дороти Ли Сэйерс"

— Так и сделаем, мой осмотрительнейший друг, — сказал Уимзи. — Бантер, пожалуйста, подготовьте штатив и микрометрический винт. Бантер брал уроки, чтобы научиться проводить пробу Марша,[113]и достиг больших высот. Вы ведь тоже неплохо в этом разбираетесь, Чарльз?

— В общих чертах, — ответил тот.

— Тогда за дело, дети мои. А мы пока подведем итоги. Бантер удалился, а Паркер, делавший до этого записи в блокноте, откашлялся.

— Насколько я понимаю, — начал он, — дело обстоит так. Вы утверждаете, что мисс Вэйн невиновна, и беретесь ее оправдать, выдвигая обоснованное обвинение против мистера Нормана Эркарта. До сих пор все ваши доказательства касались мотива и подкреплялись свидетельством того, что мистер Эркарт пытался ввести в заблуждение следствие. Вы говорите, что ваше расследование достигло этапа, на котором в дело может и должна вмешаться полиция. Я склонен согласиться. Но хочу вас предупредить: вам все еще необходимо найти доказательства относительно способа преступления и возможности его совершить.

— Знаю я, знаю. Расскажите что-нибудь другое.

— Хорошо. Как вам угодно. Итак, у миссис Рейберн, или Креморны Гарден, богатой дамы с огромным состоянием, которое должно было кому-то отойти, оставались всего два родственника — Филипп Бойз и Норман Эркарт. Много лет назад миссис Рейберн поручила управление своими делами отцу мистера Эркарта, так как из всей семьи лишь с ним она сохранила добрые отношения. После смерти отца эти обязанности перешли к мистеру Эркарту, а в 1920 году миссис Рейберн по доверенности передала ему все свое имущество в единоличное управление. Кроме того, она составила завещание, далеко не поровну разделив наследство между двумя внучатыми племянниками. Филипп Бойз получал недвижимость и 50 тысяч фунтов, а Норману Эркарту, который назначался единственным душеприказчиком, доставались какие-то остатки. Когда вы спросили Эркарта о завещании, он намеренно вам солгал, сказав, что большая часть денег отходит ему, и даже предоставил документ, который якобы являлся черновиком завещания. Этот черновик датирован более поздним числом, чем завещание, обнаруженное мисс Климпсон, но нет сомнений, что Эркарт составил этот черновик в течение последних трех лет, если не в последние несколько дней. Более того, Эркарт мог добраться до настоящего завещания, но так его и не уничтожил, следовательно, оно не отменялось никакими последующими завещательными распоряжениями. Кстати, Уимзи, почему он все-таки просто не уничтожил документ? Как единственный живой наследник, он бы автоматически все получил.

— Возможно, ему это не пришло в голову. Или оставались в живых еще какие-то наследники. Помните, дядя в Австралии?

— Точно. В любом случае завещание он не уничтожил. В 1925 году миссис Рейберн разбил паралич, и она впала в детство. Значит, она уже не могла бы ни поинтересоваться состоянием дел, ни внести изменения в завещание.

Как нам сообщил мистер Арбатнот, примерно в то же время Эркарт пустился в рискованные спекуляции. Он ошибался, терял деньги, старался выкарабкаться, но увязал все глубже. Сильно пострадал от чудовищного краха треста «Мегатерий». Потерял он гораздо больше, чем мог себе позволить; благодаря изысканиям мисс Мерчисон, о которых, кстати, мне бы очень не хотелось упоминать в официальном отчете, мы знаем, что Эркарт долгое время злоупотреблял полномочиями доверенного лица, пользуясь средствами миссис Рейберн для своих финансовых спекуляций. В качестве обеспечения больших займов он предоставлял ее земельную собственность, а добытые таким образом деньги вкладывал в «Мегатерий» и прочие рискованные предприятия.

Пока миссис Рейберн жива, ему, казалось бы, ничего не грозило — выплачивай только необходимую сумму на содержание дома и домочадцев. Как ее поверенный, он оплачивал все счета, все расходы по хозяйству, он же выдавал жалованье слугам, и, пока деньги регулярно приходили, никто не смел совать нос в управление капиталом. Но сразу же после смерти миссис Рейберн ему пришлось бы отчитываться перед вторым наследником, Филиппом Бойзом, за растраченные средства.

И вот в 1929 году — примерно в то же время, когда между Филиппом Бойзом и Гарриет Вэйн произошел разрыв, — у миссис Рейберн случился тяжелый приступ; казалось, она не выживет. И хотя опасность миновала, положение ее было нестабильным. Почти сразу после этих событий Эркарт сближается с Бойзом и даже приглашает его пожить в своем доме. За время, что Бойз провел там, у него было три приступа, которые доктора объяснили гастритом, хотя подобные симптомы наблюдаются и при отравлении мышьяком. В июне 1929 года Бойз уезжает в Уэльс, и здоровье его поправляется.

В отсутствие Бойза у миссис Рейберн случается очередной приступ, и Эркарт спешит в Уиндл, при печальном исходе планируя, возможно, уничтожить завещание. Однако миссис Рейберн остается жива, и он едет в Лондон, где встречается с только что вернувшимся из Уэльса Бойзом. В тот вечер Бойз заболевает — симптомы те же, что и прошлой весной, только гораздо сильнее. Через три дня он умирает.

Эркарт теперь в безопасности. Как наследнику имущества, очищенного от долгов и завещательных отказов, после смерти миссис Рейберн ему отойдет все, что первоначально завещано Бойзу. Конечно, денег он не получит — их он уже давно присвоил и потерял, — но зато никто не потребует у него отчета об этих деньгах, а значит, его мошенничество останется в тайне.

Доказательства, касающиеся мотива, неоспоримы и гораздо более убедительны, чем те, что содержатся в деле мисс Вэйн.

Но остается одна неувязка, Уимзи. Когда и где мог он отравить Бойза? Мы знаем, что у мисс Вэйн был мышьяк, а также возможность без свидетелей дать его потерпевшему. У Эркарта для этого был один-единственный шанс — во время ужина с Бойзом, и если в этом деле и можно хоть что-то сказать наверняка, так это что мышьяк Бойзу дали не за ужином. Все, что Бойз съел или выпил, попробовали также Эркарт и/или слуги — за исключением бургундского, но экспертиза показала, что оно совершенно безвредно.

— Знаю, — сказал Уимзи, — это как раз и подозрительно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы обыкновенный ужин окружали такими предосторожностями? Это же абсурд, Чарльз. Херес из свежеоткупоренной бутылки наливает служанка, затем суп, рыба и тушеная курица — блюда, которые можно отравить разве что целиком, но не после разделения на порции, далее омлет, как нарочно, приготовленный жертвой собственноручно, вино — бутылку, заметим, запечатывают и подписывают, — кроме того, все блюда доедают на кухне слуги. Такое ощущение, будто кто-то из кожи вон лез, пытаясь устроить ужин, способный рассеять любые подозрения. Вино — это последний штрих, который делает картину абсолютно неправдоподобной. Сами посудите: неужели в самом начале болезни, когда ни у кого еще не возникает подозрений и когда любящий кузен должен с ума сходить от беспокойства за своего занемогшего родственника, невиновному человеку придут в голову мысли о возможных обвинениях в отравлении? Если сам он был невиновен, значит, кого-то подозревал. А если подозревал, тогда почему не рассказал врачу, чтобы тот сделал необходимые анализы? С чего бы ему вообще пытаться оградить себя от обвинений, когда его никто и не думает обвинять, если только он не предполагал, что позже для этого найдутся веские причины? И потом, есть еще показания медсестры.