Читать книгу - "Глаз в пирамиде - Роберт Антон Уилсон"

— О-го-го, да-да-да, человеку рад всегда, — запел Говард. — Это новый человек, будем с ним друзья навек.

— Они много поют, — сказал Хагбард. — А также сочиняют стихи. Это значительная часть их культуры. Только у них поэтика неотделима от атлетики. В основном они плавают, охотятся и общаются друг с другом.

— И все это мы делаем с поразительной легкостью и необычайным мастерством, — заметил Говард, делая снаружи мертвую петлю.

— Веди нас к врагу, Говард, -сказал Хагбард. Говард выплыл вперед и запел:

Вперед, вперед, сквозь сотни миль воды!

Коварный враг, ты нас не обманул.

В борьбе нелегкой будем мы тверды,

Всех победим кальмаров и акул.

— Они помешаны на эпосе, — сказал Хагбард. — Всю историю последних сорока тысяч лет они описали в эпической форме. Ни книг, ни письменности — как бы они держали в плавниках ручку? Сплошное запоминание. Вот почему они так любят поэзию. У них чудесные поэмы, но, чтобы понять их язык, тебе придется потратить долгие годы на его изучение. Наш компьютер превращает их стихи в рифмованную бессмыслицу. Это максимум, на что он способен. Когда у меня будет время, я добавлю в программу кое-какие циклы, с помощью которых удастся полноценно переводить поэзию с одного языка на другой. Перевод антологии дельфиньей поэзии продвинет нашу культуру на столетия, если не на тысячелетия, вперед. Это все равно что обнаружить сочинения целой расы Шекспиров, писанные в течение сорока тысяч лет.

— Но в то же время, — заметил Говард, — культурный шок может полностью деморализовать вашу цивилизацию...

— Вряд ли, — буркнул Хагбард. — Ты же знаешь, мы тоже можем вас кое-чему научить.

— Впрочем, наши психотерапевты облегчат для вас мучительный процесс переваривания нашего знания, — закончил Говард.

— У них есть психотерапевты? — спросил Джордж.

— Они создали психоанализ много тысяч лет назад как способ убивать время при длительных миграциях. У них чрезвычайно сложные представления и системы символов. Но их психика коренным образом отличается от нашей. Она целостна, если можно так выразиться. Она структурно не дифференцирована на эго, супер-эго и ид. Они ничего не вытесняют из сознания. Они полностью осознают и принимают как данность самые примитивные желания. Их действиями руководит сознательная воля, а не воспитанная родителями привычка к дисциплине. Они не страдают ни неврозами, ни психозами. Психоанализ для них — не лекарское искусство, а скорее поэтико-автобиографическое упражнение. У них нет проблем с психикой, которые требуют лечения.

— Не совсем так, — поправил его Говард. — Двадцать тысяч лет назад существовала философская школа, которая завидовала людям. Ее сторонники называли себя Первородными Грешниками, считая себя подобием прародителей человеческой расы, которые, как гласят некоторые из ваших легенд, позавидовали богам, из-за чего и пострадали. Они считали людей более совершенными, поскольку люди способны делать то, на что не способны дельфины. Они впадали в отчаяние, и многие из них покончили жизнь самоубийством. В долгой истории дельфинов они оказались единственными невротиками. А вообще-то наши философы считают, что каждый день нашей жизни мы живем красиво, чего нельзя сказать ни об одном человеке. Нашу культуру можно назвать комментарием к нашей естественной среде обитания, тогда как человеческая культура воюет с природой. Если какая-то раса страдает, то только ваша. Вы способны на многое, и все, что вам по силам, вы чувствуете себя обязанными делать. А в продолжение темы войны замечу, что враг находится впереди.

Джордж различил вдали величественный город, возвышавшийся на холмах; холмы окружали глубокую впадину, которая, должно быть, была гаванью в те далекие времена, когда Атлантида находилась на поверхности земли. Повсюду, насколько видел глаз, тянулись здания. В основном они были приземистыми, но иногда встречались высокие прямоугольные башни. Субмарина направлялась к центру прибрежной части древнего города. Джордж не сводил глаз со зданий; сейчас он видел их намного лучше. Они были угловатыми, весьма современными на вид, особенно по сравнению с архитектурой другого города, над которым они проплыли, где чувствовалось смешение греческой, египетской и майянской культур. Пирамид здесь не было. Но у многих строений были разломаны крыши, а другие здания и вовсе превратились в груды развалин. Но все равно казалось поразительным, что затонувший в результате чудовищного землетрясения город, который опустился на многие тысячи футов, пока не оказался на дне океана, так хорошо сохранился. Наверное, здания были невероятно прочными и долговечными. Если бы Нью-Йорк пережил подобную катастрофу, от его небоскребов из стекла и металлических сплавов давно уже не осталось бы и следа.

Затем Джордж все-таки увидел одну пирамиду. Она была намного ниже окружавших ее башен и мерцала неярким желтым светом. Хотя ей недоставало высоты, она явно доминировала над гаванью, как приземистый, но могущественный военачальник доминирует в кругу высоких стройных воинов. Вокруг ее основания что-то двигалось.

— Это город Пеос в районе Посейда, — сказал Хагбард. — В Атлантиде целое тысячелетие после Драконьей Звезды это был самый великий город. Вроде как Константинополь, который тысячу лет был великим городом после падения Рима. И эта пирамида — Храм Тефиды, богини океанов и морей. Пеос стал великим городом благодаря судоходству. Я испытываю глубокую симпатию к этому народу.

Вокруг основания храма ползали странные морские существа, похожие на гигантских пауков. К их головам были прикреплены прожекторы, подсвечивавшие стены храма. Когда подводная лодка подошла ближе, Джордж разглядел, что это были не пауки, а машины, причем корпус каждой из них был размером с танк. Они рыли глубокие рвы вокруг основания пирамиды.

— Интересно, где их строили, -пробормотал Хагбард. -Трудно сохранить в секрете такой проект.

Пока он говорил, пауки прекратили все работы вокруг пирамиды. На мгновение они замерли. Затем один из них поднялся с океанского дна, за ним последовал другой, потом еще один. Они быстро выстроились клином и двинулись на подводную лодку, словно пытаясь схватить ее вытянутыми вперед клешнями. По мере приближения их скорость увеличивалась.

— Они нас засекли, -прорычал Хагбард. — Не должны были, но засекли. Никогда не стоит недооценивать иллюминатов. Ладно,Джордж. Не дрейфь. Нам предстоит сражение.

В это мгновение, но ровно на два часа раньше, Ребекка Гудман пробудилась от сна, в котором видела Сола, одну из заек «Плейбоя» и что-то зловещее. Звонил телефон («Кажется, там была еще пирамида, — пыталась вспомнить она, — или что-то в этом роде?»). Она потянулась слабой рукой мимо статуэтки русалки к телефонной трубке, сняла ее и поднесла к уху.

— Да, — осторожно произнесла она.

— Положи руку на свою киску и слушай, — сказал Августейший Персонаж. — Я хочу задрать твое платье и... — Ребекка бросила трубку.

Вдруг она вспомнила, какой испытывала кайф, вводя иглу в вену, и все те потерянные годы. Сол спас ее от этого кошмара, а сейчас Сол пропал, и странные голоса болтают по телефону о сексе точно так же, как наркоманы о своей дряни. «В начале был Мумму, дух чистого Хаоса. В начале было Слово, и оно было написано бабуином». Ребекка Гудман, двадцати пяти лет от роду, начала плакать. «Если он мертв, — думала она, — эти годы тоже потеряны. Обучение любви. Обучение тому, что секс — это нечто большее, чем очередная разновидность наркотика. Обучение тому, что нежность — это нечто большее, чем слово в словаре; что, как сказал Д. Г. Лоуренс, это не дополнение к сексу, а его основа. Обучение тому, о че даже не догадывается этот телефонный маньяк, как не догадываются и многие люди в этой сумасшедшей стране. А затем утрата, утрата из-за какой-то дурной пули, бессмысленно выпущенной из ружья».