Читать книгу - "Будни рэкетиров - Ярослав Зуев"

На глухом фасаде угрюмого, похожего на Бастилию здания, высящегося напротив станции фуникулера, висел здоровенный цветной плакат: «ПОДУМАЙ СЕГОДНЯ О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ. ТРАСТ «НАШЕ БУДУЩЕЕ».

Артем Павлович бабло кует, – не удержался Валерий. – Мало ему денег от водяры отламывается, так он еще и траст забадяжил.

Почему, Валера? – не поняла Ольга, разбиравшаяся в трастах много хуже гребли, – их и по телевизору рекламируют. Обещают высокие проценты выплачивать. По вкладам.

Обещал не значит женился, – разъяснил Протасов, прозревший после того, как их с Вовчиком деньги сгорели в МММ как спичка.

А мне говорили, выгодно…

Плюнь в морду тому, кто говорил. Если б тебе выгода намечалась, они бы тут не висели. Сказал – КИДАЛОВО ГОЛИМОЕ!

Валерка? – неожиданно оживилась тренерша. – Это же столовая наша. – Ольга показала на неказистое здание, промелькнувшее в левом окне. – Ты помнишь? Ты еще там солонку спер, – и внезапно спохватившись, потому как малой сидел позади, широко развесив уши, добавила, – ну… захватил… нечаянно… в рюкзак.

Было, – признался Протасов. – Эта столовка по талонам отоваривала спортсменов. – Он обернулся к парнишке. – Их тете Оле спортивное общество выдавало… Вот…

А твой папа съедал, – засмеялась тренерша. – Хоть ему талоны не полагались.

Они с Олькой обыкновенно встречались на Почтовой площади, как только у нее заканчивались тренировки. Шли, обнявшись, по набережной, мимо величественных речных пароходов, пока не оказывались у столовой. Если она работала, Протасов набрасывался на еду как саранча, прожирая накопленные женой талоны на много дней вперед. В те времена он был вечно голоден. А солонку украл просто так, сам не зная зачем. Вот украл – и баста.

До сих пор она у меня на кухне стоит, – как бы про себя сказала Ольга.

Закрыта наша столовка, – Протасов вернулся к наблюдению за дорогой. – Окна заколочены. Видать, скоро из нее гриль-бар задурачат.

Крепость! – обрадовался Игорешка, увидев справа по курсу надвигающуюся серо-зеленую громадину здания. – Замок!

Сам ты замок, – сказал Протасов. – Это городской элеватор.

Дорога заняла у них минут пятнадцать.

Тебе на выход, – скомандовал Валерий Игорешке, когда «Линкольн» притормозил около опрятной атасовской «сталинки».

Игорь безропотно подчинился.

А ключ у тебя есть? – встревожилась тренерша.

Домработница откроет, – заверил Протасов, имея в виду Вовчика. На Ольгу это произвело впечатление, и она заворожено притихла: «Поди ж ты, домработница…»

И смотри мне, с английским разберись, – напутствовал мальчишку Протасов. – Понял, да?

Они подождали, пока мальчонка не скроется в парадном.

Валерий, – после некоторого колебания решилась тренерша. А тебе от вашей мамы не нагорит?

Не нагорит, – голос Протасова дрогнул, когда он ткнул пальцем в обитый натуральной кожей потолок. Наша мамка там. Оттуда никому не нагорает.

Пока тренерша переваривала услышанное, Протасов дал газу, и «Линкольн» вылетел на проспект.

* * *

ночь с пятницы на субботу, 25-26-е февраля

Валерий вернулся в Пустошь глухой ночью. Ирина, дети, да и все село спали глубоким сном. Только собаки бодрствовали, время от времени заливаясь хриплым, тревожным лаем. Одни начинали, другие подхватывали, отчего лай несся над залитыми лунным светом сельскими крышами, как эхо в кишкообразном ущелье. От двора ко двору. Из конца в конец.

Едва Протасов зарулил во двор, в свете фар возникла приземистая фигура Вовчика. Вовчик прикрывал ладонью глаза – галогены «Таун Кара» жалили немилосердно.

Да выключи ты фонари, зема! – ворчал Волына, жмурясь. – Зрение не казенное, по-любому.

Протасов обесточил фары, и окрестности погрузились во мрак. Унылая лампа над дверью освещала двор на уровне светлячка. Волына запер ворота, Протасов закрыл машину, и приятели вошли в комнату.

Ну и рожа, – усмехнулся Валерий, – Иван Сусанин, в натуре. Корч старый.

В свете ночника щеки Волыны отливали синевой. Из под штопанной-перештопанной телогрейки (в армии такие некогда называли «вшивниками»), торчала рваная десантная тельняшка и отвратительного вида спортивные штаны полузабытого советского образца, со штрипками. По всему чувствовалось, что Вовчик дрых без задних ног. Разило от него самогоном.

Я по ресторанам не шатаюсь, – огрызнулся Вовчик, усаживаясь на скрипучую кровать. – Ну что, Зема, охмурил курицу?

Жрать, давай.

В ресторане не натоптался?

В кабаке конкретно хаванешь, так уйдешь, в натуре, без трусов.

Тут ты прав, зема. По-любому, – согласился Волына, с грохотом устанавливая перед приятелем древний как мир казанок, полный какого-то подозрительного варевам. Казанок, равно как и вилки, ложки и пару мисок с выщербленными краями выдала постояльцам Ирина. Исключительно по доброте душевной. От посуды так и веяло стариной. Если и не гайдамацкими временами, то петлюровскими, по крайней мере.

«Прабабушкино наследство, – пояснила Ирина, снабжая посудой постояльцев, – смотрите мне, не разбейте».

Одно время, когда с деньгами было особенно туго, Протасов думал загнать Иркину кухонную утварь в антикварную лавку.

«Сосем тут, лапу, е-мое! Вдруг она три миллиона денег стоит?! Отвезти бы, блин, в ломбард…»

К счастью, посуда уцелела. Буквально каким-то чудом.

* * *

Итак, Волына поставил перед Протасовым казанок. Валерий, морщась, заглянул внутрь.

Это что такое, в натуре? – Протасов брезгливо уставился на желтоватую пористую поверхность. Из нее, как брошенные в гиблом болоте вездеходы, торчали серые шкварки.

Кулеш, зема.

У дворовых собак отобрал?

Вовчик обиженно засопел:

Из бездомных сварил, зема.

Ладно, – отмахнулся Протасов, запуская в казанок ложку, – с пивом покатит.

А что, пиво есть? – спросил Вовчик с надеждой.

Ага, в лавке, – отозвался Валера с набитым ртом.

Вовчик уныло вздохнул.

Самограй весь выжрал?

Немного осталось… В загашнике.

Так наливай, в натуре.

Айн момент, зема. – Вовчик вытянул из чулана тусклую пятилитровую бутыль довоенного вида, в которой мутной зеленоватой жидкости оставалось примерно на треть.

Выпили по чарке.

Ну как, Зема? – отдышавшись, не выдержал Волына. – Какие результаты? Положительные?

Малого домой доставил?