Читать книгу - "Первая версия - Фридрих Незнанский"

Но на самом деле они больше всего любили обсуждать всякого рода несообразности и ляпы в иностранных текстах. Самые смешные ляпы попадались в тех западных детективах, где дело происходило в России. Правда, вынужден был констатировать Степашин, который знал Запад достаточно хорошо, что ровно то же самое происходит и в отечественных книгах, когда действие в них переносится в какую-нибудь европейскую страну или в Америку.

Однако Андрея Леонидовича на самом деле в Евгении интересовал не любитель детективов, а довольно опытный юрист-международник. Тогда-то он и предложил ему работу в фонде.

Занимая официально скромную должность референта Буцкова, Степашин на самом деле был мозговым центром фонда и правой рукой его главы. В делах интеллектуальных. Для дел иных достаточно было других людей.

Буцков сидел за своим столом, поглаживая Клеопатру, сладко спавшую на его коленях. Во сне Клеопатра изредка вздрагивала, тогда Буцков гладил ее еще нежнее, словно убаюкивал. Черная Луиза сидела столбиком на высоком шкафу и делала вид, что умывается. На самом деле она следила за Степашиным, раздумывая, прыгнуть ему на плечо сейчас или чуть позже.

Степашин, сидевший в кресле у приставного столика напротив Буцкова, держал в руках солидную кожаную папку, в каких обычно приносят на подпись большому начальнику важные документы. В папке Степашина, однако, лежал всего один листок с короткими неразборчивыми словами. Все дела Степашин обычно держал в голове, а папка была скорее просто для солидности — Андрей Леонидович Буцков любил конторскую основательность.

Хотя специфика их работы и требовала определенной конфиденциальности, кое-какие бумаги все жё составлялись и хранились.

Сам же Буцков вел свой дневник, который называл кондуитом. Дневник хранился в сейфе и представлял собой небольшую книжицу с золотым обрезом, заключенную в дорогой переплет из красной тисненой кожи. Никто, кроме Буцкова, никогда не заглядывал внутрь дневника. Там в основном были записаны какие-то буквы и фамилии с плюсиками и минусами, цифры, галочки, кружки.

Но, во всяком случае, не без удовольствия Буцков каждый день свой дневник пополнял и даже любил пролистывать предыдущие страницы.

Степашин обладал правом обращаться к Буцкову на «ты», но на работе, даже в отсутствие посторонних обращался исключительно по имени-отчеству, этим как бы подчеркивая лишний раз крайнюю серьезность того дела, которым они вместе занимались уже не первый год. За эти его щепетильность, аккуратность и вышколенность, которые достигаются только путем долгого и серьезного воспитания с детства, многие сотрудники Буцкова Евгения Степашина недолюбливали. Но Буцков ценил своего референта весьма высоко. И доверял ему почти на все сто.

— Итак, Андрей Леонидович, на сегодня мы имеем семь подписанных контрактов. Двое категорически отказались. Предупреждения на них не подействовали. Пришлось применить способ номер пять.

— Надеюсь, без больших последствий?

— Никто из благонамеренных граждан не пострадал.

Буцков поставил пару крестиков в своем дневнике, а Степашин продолжил:

— Сейчас ведутся переговоры с девятью потенциальными партнерами. У меня складывается такое впечатление, что почти все они готовы к сотрудничеству. Беспокойство вызывает лишь позиция господина Антонюка, который пока еще имеет честь возглавлять фирму «КБС». Мы отрезали от них уже почти всех партнеров, но они все-таки продолжают упорствовать. Не иначе как рассчитывают на свои южные каналы.

— А мы позаботились о том, чтобы их перекрыть?

— Они практически уже перекрыты.

— Как дела в эстонском направлении?

— Здесь непредвиденные неприятности. Груз, пришедший в Москву, задержан.

— Почему?

— Роковая случайность. Впрямую никто не виноват.

— Убытки?

— Примерно четыреста пятьдесят тысяч.

Пусть отрабатывают эту роковую случайность. На сей раз могут обойтись и без прибыли. Так, а что докладывает наш человек с совещания на Старой площади?

— В основном, как всегда, болтовня. Упоминался экспорт оружия из Прибалтики и раздавались всяческие «охи» и «ахи» по поводу нефтяной войны.

— Все-таки хреновое у нас правительство...

— Не могу с вами не согласиться, Андрей Леонидович.

— А как там наши костоломы? Их наказали?

— Гному еще вкалывать, а Крот уже расплатился.

— Что выяснили насчет этого рыжего?

— Майор милиции Грязнов, из МУРа.

— Ох, как они мне надоели! Вместо того чтобы с черными бороться, которые все заполонили, куда ни плюнь, они все к нам подбираются. Идиоты, — зло добавил Буцков, нежно поглаживая Клеопатру. — У тебя все?

— Пока — да, — сказал Степашин и вздрогнул, — на его плечо неожиданно спрыгнула Луиза.

— Тогда можешь заниматься своими делами, а ко мне, будь добр, пригласи Долю и Петухова. Я им назначил встречу на сегодняшнее утро. Они уже, наверное, заждались.

На моем рабочем столе меня ждал список картин исчезнувшей коллекции Кларка с хорошими цветными фотографиями. Еще не просмотрев списка, я стал перебирать снимки.

Вот она, родимая! Композиция номер семь, вариант. Я любовался картиной. Даже в таком ненатуральном виде она была магически хороша.

Я набрал номер Меркулова, быстро изложил ему ситуацию.

— Когда ты хочешь брать Филина?

— Я хочу поручить это Славе Грязнову. У меня сегодня принципиальная встреча с этой американкой. Ну, внучкой Спира, у нее есть важные документы по Кларку.

— Саша, а ты уверен? Мы с этим Филиным не вляпаемся в «полицейский произвол»? У него ведь солидные защитники найдутся.

— Костя, ну я же своими глазами эту картинку видел. Наши ребята там безотлучно дежурят. Из дома ничего не вынесешь.

— Хорошо. Тогда, считай, договорились.

В этот момент в кабинет сунулась рыжая голова Грязнова.

— Заходи, заходи, Слава. Только что о тебе говорили. Богатым будешь.

— Видимо, уже никогда не буду. — Грязнов сгорбился, лицо его приобрело жалостливое выражение.

Правую руку он протянул немного неловко вперед, словно за милостыней, и затянул тоненьким гнусавым голосом профессионального нищего:

— Граждане-товарищи-господа! В моей семье большое горе. Я — милиционер, сын — милиционер, дочь — милиционер. И даже теща — милиционер. Дайте в морду кто сколько может.

В дверях кабинета давилась от смеха Верочка. Видимо, ради нее и разыгрывалось это представление.

— Ладно, кончай юродствовать, присядь. Разговорчик есть.