Читать книгу - "Магия успеха - Феликс Разумовский"

— Ни хрена себе развлекуха! — вырвалось у Прохорова. Он спасался от Вагнера медитированием в позе лотоса, но долгожданная смена обстановки заставила его зажмуриться. Привыкая к внезапному освещению, начал потихоньку открывать глаза. — Ну и — интерьерчик, бля…

Это был даже не мешок, а огромный каменный колодец с мрачно поблескивающими гранитными стенами и зловещим, действительно черным ковром под ногами. Свод пещеры терялся где-то высоко в темноте.

Прохоров обвел помещение взглядом и усмехнулся: без окон, без дверей полна горница голых мудаков!.. Томились пленники кто как: Лысый невозмутимо дрых, слегка прихрапывая и дергая во сне левой рукой, быкообразный сосредоточенно отжимался на руках у облюбованной им решетки. Палач Скуратов-Бельский подозрительно улыбался, прикрыв глаза. Лаврентий Палыч кряхтел в углу у параши. Правоверный Квазимодо исступленно молился, волевым порядком определив направление на Мекку. Черный Буйвол тихонько напевал какую-то муру, а Товарищ Сухов, скорчившись, тихо дрожал. На него было жалко и страшновато смотреть.

Между тем на экране возникло некое подобие стадиона — прямоугольник поля, посыпанный золотым песочком. В центре — огромная плита из белого камня. По одну сторону — трибуны, заполненные людьми в звериных шкурах. Шум, выкрики, подражание волчьему вою, медвежьему реву, еще какому-то звериному рыку. Затем изображение стало крупней… и вот тут-то Прохорову стало по-настоящему страшно, а собственная судьба, так заботившая его минуту назад, показалась чем-то незначаще-мелким.

Он различил финалисток конкурса красоты с Ингусиком во главе. Обнаженные, со связанными за спиной руками, женщины стояли у подножия трибуны. Между бедер у них проходила тонкая, туго натянутая цепь, и пленницам приходилось подниматься на цыпочки, чтобы она не так резала тело. Камера дала крупный план: зареванная горничная в белых чулках… обезображенное от страха лицо девушки с веслом… искусанные в кровь губы Жени Корнецкой…

Прохоров прыжком вскочил на ноги, в бессиль-•ной злобе сжал кулаки:

— Хрена ли на жопе сидеть, надо что-то делать!

— Валяй, Сергей Иваныч, делай. — Лысый не отводил глаз от экрана, на его черепе весело играли разноцветные блики. — Для начала разбегись — и башкой об стену…

Он был прав, и Сергей сел, дрожа и чувствуя, как заломило затылок.

В это время на трибунах наступила мертвая тишина, и из самого нижнего ряда поднялся седобородый мужчина. Медвежья шкура на плечах плохо сочеталась с беспроводным микрофоном в руке. Вновь грянули аккорды доставшего всех Вагнера, потом раздалась лающая, отрывистая речь. Та, на которой, говорят, создавали когда-то великую поэзию. Прохоров по-немецки знал только «Гитлер капут», «хенде хох» и «руссиш швайн», но его знаний хватило для правильного вывода: «По-фашистски вещают…»

— Ну что там, Склифосовский? — Лысый глянул на Димона, неподвижно застывшего у самой решетки, и усмехнулся. — Не говорят, когда жрать-то дадут? Сейчас бы солененького… селедочки с лучком, картошечки, да под водку… на худой конец можно и пива…

Похоже, его совершенно не трогало, что он был заперт без штанов в каменной мышеловке.

— Поздравляю, мы на торжестве в честь Вотана, главы Валгаллы, отца, бля, павших. Нас ждут игрища с песнопениями и половецкими плясками, а также жертвоприношения… — Быкообразный нахмурился. Им явно могла быть уготована только роль жертв, а это ему определенно не улыбалось. Он послушал еще, — Либо нас из Норвегии как-то успели, либо… Эти, что в шкурах, называются берсерки… Скандинавия то есть. А оратор, по произношению, фразировке и артикуляции, коренной немец… с юга причем. А еще господа берсерки хотят поставить точку в давнем споре между асами и ванами…

— Ну Вотан, понятно, отец родной, Валгалла, дай Бог памяти, райский чертог, куда валькирии стаскивают павших героев, а вот что-что там про асов и ванов? — Выпятив нижнюю губу, Лысый гладил череп, продолжая задумчиво глядеть на экран, где собравшиеся, подскакивая с мест, потрясали обнаженными мечами и что-то громогласно скандировали. — Асы, кажется, команда Вотана, — видать, ваны круто на них наехали… Мужики, кто что понял?

Неожиданно отозвался Толя:

— У викингов боги делились на племена. — Громов подсел к Лысому поближе и застенчиво пояснил: — Мне, как сюда ехать, брателко старшой книжку дал почитать… — Лысый почуял нечто знакомое и весьма понимающе усмехнулся, а Толя продолжал: — Умный дядька написал, даже фамилия — Асов… Так вот, когда-то племена асов вели войну с народами ванов и получили зделей. И еще там написано, что ваны — это славяне.

— Ага, — кивнул Лысый. — От слова «Ваня».

— Вот нас и притащили сюда разбираться, — довершил Толик.

— Славяне, говоришь? — Лаврентий Палыч и Квазимодо сразу повеселели, в глазах их зажглись огоньки надежды.

На экране тем временем события разворачивались полным ходом. На поле вышли двое длинноволосых в шипованной коже и, яростно размахивая руками, принялись что-то вылаивать на два голоса.

— Дифирамбы поют какому-то конунгу. Сэнсэю, должно быть… — Быкообразный хмыкнул, прислушавшись внимательнее, губы его искривились в презрительной усмешке. — Бред какой-то. Кровью рыгали раны, враг лил красный плач, серп битвы тупил конунг в буре копий…

— Это скальды, — пояснил Толя Громов.

— Скальпы?.. — переспросил Лысый. Было, впрочем, видно, что он все отлично расслышал и в курсе, чем отличаются скальды от скальпов.

Тем временем скальды убрались, и на поле выскочило с десяток мужиков в звериных шкурах. Бешено кружась, оглушительно ревя, впиваясь зубами в щиты, они отдались стремительному танцу. «Половецкая пляска», обещанная быкообразным, демонстрировала сверхчеловеческую ярость и исступленную энергию, которой полагается исходить из самой сути настоящего воина. Ту силу, которую Гомер называл «меносом», германцы — «вутом», ирландцы — «фергом», славяне, если верить некоторым авторам, — «яром». Прохоров на своем веку тоже кое-какие книжки читал и, что важнее, кое-что видел. Так вот, перед ними была профанация. Дешевый спектакль. Лысый и Димон были воинами в десять раз больше, чем те, кто извивался и «одержимо» выплясывал перед ними на золотистом песке.

— Братва, смотрите-ка, нас учат жизни, ярость берсерков демонстрируют. — Лысый ехидно усмехнулся, переставая паясничать. — Говнюки они, а не берсерки…

Пляска продолжалась недолго. Запыхавшиеся исполнители растворились на трибунах среди прочих берсерков, и камера дала крупным планом стройную женщину. Ее макияж заставлял содрогнуться: одна половина лица и тела была весьма натуралистично разрисована под сырое мясо, другая — под черный, разложившийся труп. Ее сопровождали две рослые девки, выряженные а-ля валькирии с полотен художника Boris'a, — в этаких бронекупальничках на меховых подкладках, с медными чашками на грудях. Из-под купальничков бугрились мощные, накачанные мышцы. «Мертвячка» медленно обходила колонну пленниц, внимательно их рассматривая, на губах ее кривилась усмешка, вполне соответствовавшая гриму… Недоставало разве что вампирских клыков, да и те воображение с легкостью дорисовывало…