Читать книгу - "Золотой день - Яна Темиз"

Илайда покраснела и опустила глаза.

– Да, – выдавила она из себя, – и в моем муже.

Понятно. Значит, эта молодежь, несмотря на все электронные новшества, прекрасно понимает, что можно, а что нельзя. И где проходит – пусть виртуальная, но такая четкая во все времена – граница между ними. И компьютерная измена – все-таки измена. По определению. Ты вроде бы не делаешь ничего плохого, ты просто общаешься с кем-то, заполняя пустоту, в которой существуешь. Но при этом ты говоришь, что не замужем, или что не любишь мужа, или что твой муж стар и безнадежно отстал от жизни, или еще что-то, что удержит у экрана твоего далекого и зачем-то нужного тебе собеседника. Счастливые женщины не склонны к флирту и пустым, многозначительным разговорам – так было во все времена. Никто и не ведет с ними этих разговоров: мужчины безошибочно чувствуют, когда вокруг женщины вдруг образуется пустота, которую можно и заполнить. При виртуальном общении ты невольно прибегаешь к обману. А как же иначе? Как же удержать возле себя этого невидимого, заэкранного собеседника? Тут не годятся паузы и недомолвки, и улыбка теряет свой смысл, замерев на круглом глупом значке-символе, и ты должна все проговаривать словами. А слова кто-то может и перехватить и прочитать.

Сколько мужей мучилось неизвестностью, не зная, как объяснить тот или иной взгляд жены, брошенный на другого. Означает ли он что-нибудь, или показалось? А эта улыбка – она особенная или самая обыкновенная?.. Компьютерная измена не оставляет места для сомнений и возможности двоякого толкования, как когда-то любовные письма. Но если до этих писем доходит не всякая история, ограничиваясь взглядами, улыбками и неуловимыми, летающими в воздухе и тающими словами, то компьютерная история без доказательств измены и не начинается. Ты говоришь кому-то: «Ах, мне так скучно, так одиноко…», ты знаешь, что поступаешь плохо, предаешь того, кто тебя любит, а потом всегда можешь сказать: но ведь ничего не было, это просто компьютер, мы ни разу не встречались, я даже не знаю, как он выглядит, не понимаю, что тут такого… и нанизываешь эти оправдания, как бусинки, на тоненькую ниточку уверенности в собственной правоте. А она может разорваться в любой момент, потому что в глубине души ты знаешь, что стала предательницей, и чем больше бусинок-оправданий, тем тяжелее нитке, – и вот они уже рассыпаны по полу, никому не нужные и блестящие, их было не удержать никакими усилиями, когда они брызгами рванулись во все стороны, и ты еще долго будешь находить их в самых темных закоулках комнаты, где-нибудь под диваном или шкафом.

В самых тайных закоулках своей души.

Правота не нуждается в оправданиях, как красота в самодельных бусах.

Оправдывается виноватый.

– Но ведь ничего не было, мы ни разу не встречались, просто глупо так ревновать и устраивать скандалы из-за ерунды, но он… – говорила Илайда, используя те самые тяжеловесные бусины, которые веками пытаются собрать воедино все виноватые жены и мужья.

Айше стало невыносимо скучно. Она знала, или ей казалось, что знала все, что может сказать эта девочка, и не сочувствовала ей. Она терпеть не могла ложь и старалась прибегать к ней только в самых безобидных случаях, произнося с улыбкой очередное «Доброе утро» и «Спасибо, все хорошо». Но если нормальные люди в подобных случаях лгут автоматически, не замечая собственной лжи, то Айше даже такие простые вещи давались с трудом.

Она слушала Илайду и смотрела в окно, за которым ветер трепал последние листья на огромном грецком орехе, достающем почти до крыши дома и летом создающем своей листвой приятную зеленую тень в кабинете.

«Этим летом обязательно поеду на дачу, – ни с того ни с сего подумала она, – засяду там и напишу наконец книгу. Обе книги, и детектив, и про Шелли. Кажется, эта девушка больше не скажет ничего интересного. Конечно, для нее отношения с мужем важнее, чем какие-то убийства. Или это все-таки не убийства? Черт, ничего не поймешь в этой истории… столько всего произошло, а как будто ничего и не начиналось. Я бы такую читать не стала…»

– И я думаю, что ему все рассказала тетя Гюзель.

Завершающая и какая-то трагическая интонация заставила Айше вновь обратиться к девушке. Вот, значит, как: она все рассказывает тете Гюзель, а та зачем-то решает вмешаться. Наверное, хотела как лучше?

– А ваш муж не мог сам узнать? Я не очень разбираюсь в компьютерных делах, но ведь он мог просмотреть вашу почту…

– Дело не в почте! Понимаете, он вышел в тот чат, где мы обычно общаемся, и отследил некоторые разговоры. А потом сам использовал ник моего друга, и я говорила с ним, думая, что это не он… Словом, надо было знать, где нас искать, а он не настолько разбирается, сам бы он не смог… а знала только тетя Гюзель.

Айше сделала усилие, чтобы не улыбнуться. Просто компьютерный «Декамерон»! Супружеская измена, путаница, классическое quiproquo, коварная обманщица-подруга – и все это по ту сторону экрана!

Бедная маленькая девочка, блуждающая в Зазеркалье.

По ту сторону добра и зла.

– И потом… я проверила.

– Что вы проверили?

– Про тетю Гюзель. Я же все всегда ей рассказывала, мне надо было знать точно. И я сказала ей про браслет. Неправду сказала, чтобы проверить.

Так, браслет – это уже ближе. Надо сосредоточиться и выяснить все по порядку, но так, чтобы не обидеть ее своими вопросами. До чего же у молодежи ужасная манера изложения! Говорят так, словно все окружающие в курсе их дел, и не снисходят до сносок. Скорее всего, они и не знают, что такое сноска и зачем она нужна. Ладно, сейчас задам вопрос, по которому она поймет, что начала свой рассказ не с того.

– Вы сказали ей, кто взял браслет?

– Да нет, – чуть удивленно посмотрела на нее Илайда. – Я лучше с начала…

Конечно, лучше, кто бы спорил! Айше прислушалась к себе и вдруг обнаружила ту же скуку, которую только что испытывала, когда Илайда рассказывала о своей эпопее с мужем. Странно, раньше за ней такого не водилось. Она знала о своем неизменном, пожалуй, временами избыточном интересе к людям – к самым разным, совершенно незнакомым ей, посторонним людям. Этот интерес заставлял ее без скуки выслушивать чужие признания, с этим интересом она вглядывалась в прохожих, с ним она читала, узнавая в персонажах своих знакомых, из этого интереса родились ее книги. Это было то чувство, которое заставляло ее разглядывать чужие окна, чтобы угадать по занавескам характер их владельцев, замечать блузку соседки и живо представлять себе, как она спешно наглаживала ее утром, не отводить глаз от ужинающих на освещенных балконах семей и воображать себе их родственные связи и отношения между ними. Это было то чувство, которое она с удивлением обнаружила у какого-то русского писателя, кажется, Чехова: его герой тоже смотрел на занавешенные окна и думал: «Есть ли там, за шторами, счастье?» Тогда ее порадовала точность попадания: чужое счастье за шторами всегда волновало и как-то будоражило и ее.

Почему же сейчас она не испытывает ничего подобного? Ведь еще недавно эта история казалась ей такой интересной.