Читать книгу - "Полужизни - Софи Ханна"

На суде я держалась ужасно: дрожала, плакала, двигалась как плохо собранный робот, который вот-вот развалится. Во время перекрестного допроса я дважды лишалась чувств, чем сильно затянула заседание. Родители хотели прийти на суд, но я отговорила. В трудные минуты их присутствие не поддерживало, а мешало, так было с раннего детства. Друзьям, рвавшимся в суд «для моральной поддержки», я не доверяла: наверняка им хотелось лишь услышать пикантную историю, которой потом можно годами потчевать гостей.

Он с самого начала признал свою вину и дал показания против нее, чем подтвердил мою версию случившегося. Когда ее признали виновной, она разрыдалась: «Это несправедливо! Почему всегда наказывают жертву?» Он тоже рыдал, хотя сам же помог ее осудить. «Прости», – прочла я по его губам. Однако обращался он не ко мне, а к ней.

Больше я их не видела. На оглашении приговора не присутствовала, хотя мне сообщили, что его приговорили к семи годам заключения, ее – к десяти. Через прикрепленного ко мне инспектора я категорически отказалась получать информацию о них. А то вдруг в один прекрасный день мне пришлют письмо с извещением, что его или ее досрочно освободили за хорошее поведение! Нет, лучше этого не знать.

В Линкольне я прожила еще три года. Родной город стал тюрьмой: люди либо изводили вопросами, либо, наоборот, отворачивались. Сады мне больше не доверяли, да я бы и сама вряд ли вернулась к этому занятию. Тем не менее уехать и начать новую жизнь я решилась только в 2004 году.

Я ужинала у родителей и на дежурный вопрос «Как дела?» чуть ли не впервые ответила откровенно:

– Плохо. На душе легче не становится.

Разумеется, они вспомнили молитвы, как же иначе!

– Он простит тебя. Мы простили сразу, едва узнали о том, что с тобой произошло. Иисус милосерден... – начала мама.

– За что вы меня простили? – перебила я, хотя ответ был очевиден. До того дня я не подозревала, что родители поверили не мне, а ей, газетчикам и вранью ток-шоу! Они поверили, что я с ним спала. Я столько лет притворялась ради их спокойствия, а они поверили не мне, а женщине, которая едва не лишила меня жизни. – Я не верю в Бога! – выкрикнула я. – Но, если Бог есть, надеюсь, вас он не простит. Если у Отца, Сына и Святого Духа есть хоть капля здравого смысла, они спалят ваши души на адовом костре!

Я годами, нет, десятилетиями боялась расстроить родителей, а тут решила во что бы то ни стало разрушить их тупые иллюзии, причинить боль, которую они не забудут. Я не сдерживалась, я сознательно ранила их словами, а потом развернулась и ушла, оставив их раздавленными и уничтоженными.

Вскоре после этого я перебралась сюда, в Спиллинг. Здесь легче, здесь меня не знают и мое имя не вызывает косых взглядов, от которых я так страдала в Линкольне. Родителям я отправила письмо, указав в качестве обратного адреса абонентский ящик. Они так и не ответили. Наверное, мне следует чувствовать угрызения совести, но я их не чувствую. Я чувствую свободу. Я сняла дом в Блантир-парке, точнее, сторожку, сразу за воротами. Парк общественный, но уединения я не ищу. Напротив, в парк и сторожку я влюбилась потому, что поняла: меня здесь не свяжут и не замучают до полусмерти. Дурацкий довод, да? Только судьба вообще штука дурацкая. Во-первых, потому, что она снова пустила все под откос, послав Вас, Мэри, в галерею, где я прекрасно работала с Солом. Во-вторых, потому, что в день, когда я отправилась в полицейское управление на встречу с Чарли Зэйлер, в туфлю попал камешек. Я поранила ногу так, что едва могла идти. Ни вытащить камешек, ни взглянуть на него я не могла. Даже произнести слово «камень» вслух я не могу, поразительно, что сумела написать.

Да, в прошлую пятницу я была у Чарли Зэйлер. Она упоминала об этом? Она ведь расспрашивала вас об Эйдене. Дело в том, что Эйден признался: много лет назад он Вас убил. Он думает, что задушил Вас, по крайней мере, так утверждает. В полиции он сказал, что задушил Вас голой и оставил лежать на кровати в спальне. Вскоре после его «признания» я выяснила, что Вы – та самая женщина, что напала на меня в галерее Сола. Почему Эйден считает, что убил человека, который еще жив? Мэри, Вы ведь наверняка в курсе. Какой бы горькой ни была правда, я хочу ее знать.

Рут.