Читать книгу - "Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков"

А нагой человек танцевал, но танцевал странно. И не вальс это был, и не танго. Не полька и не фокстрот… Бродяга тряхнул головой; не поверив своим глазам, вновь уставился на танцующего человека. А вернее, на ту часть пространства, что была за ним. Там, за «танцором», футах в сорока впереди, над океаном, вспыхнул свет. Алый искрящийся свет. Он становился все ярче, разрастался, набирая силу. Прижав к груди бутылку, бродяга не мог оторвать глаз от наливавшегося огнем клуба. Этот клуб – неровный, зыбкий – точно искал форму, в которую собирался вылить себя, но не находил ее. И все же огненная масса видоизменялась. Бродяга даже открыл рот: огонь, пусть – несмело, но приобретал контуры живого существа. «Господи Боже, – пробормотал бродяга, – чур меня!» Живой огонь обретал форму гигантской кошки. Уже отчетливо читалось упругое пылающее тело, длинный хвост, мощные лапы. И морда с открытой пастью.

Бродяга не смел шелохнуться. «Господи Боже, – повторил он. – Что же это творится?!» Не вино ли сыграло с ним такую злую шутку? Потому что поверить своим глазам было трудно, ой как трудно!..

А гигантская кошка, едва воплотившись в пространстве, уже подражала танцующему человеку. Но движения зверя были порывисты, словно он танцевал в клетке. Точно по принуждению дрессировщика. Пространство, отведенное для зверя, было чересчур малым. И уже очень скоро огненное животное стало выпрыгивать за пределы своей клетки. С каждым новым прыжком зверь точно осознавал свою индивидуальность. И осознавая ее становился все более непредсказуемым – диким, яростным, властным. Внезапно огненный зверь рванулся влево, отпрыгнул назад. Танцующий человек отступил, и тогда пылающий зверь сорвался с места и бросился в его сторону. Человек обернулся на сто восемьдесят градусов, оказавшись лицом к берегу, – и зверь молнией пролетел туда же, следуя повороту его головы. И когда человек вновь повернулся к океану, зверь, слепленный из огня, неистово рванул над волнами. Таких перелетов было несколько, и с каждым из них зверь только набирал силу. Уставал человек, но не его огненная кошка! Та только начинала жить, только входила в игру. И когда человек дал слабину, зверь клубком огня метнулся к нему, едва не сбив его с ног, силой повернув хозяина вокруг собственной оси. Следуя повороту головы нагого дрессировщика, зверь пронесся по кустам у самых ног бродяги, выжигая листву; огненным резцом вспорол песок и вновь оказался над океаном. Зверь готовился еще к одному прыжку, но не успел… Человек, уставший, едва живой, погубил его. В том, что случилось именно так, сомневаться не приходилось. Движением всего тела, в которое он вложил всю свою силу, человек швырнул зверя вниз – в темные волны. С шипением вонзившись в воду, тот исчез в ней. Растаял, точно и не было его никогда.

Нагой мужчина покачнулся, упал на колени, а затем рухнул в песок.

Бродяга в третий раз вырвал пробку зубами, выпил все содержимое бутылки, аккуратно положил ее на траву. Затем поднялся, свернул одеяло, собрал нехитрые пожитки и, прибрежными кустами, один только раз оглянувшись, торопливо засеменил прочь.

…Давид очнулся от холода, когда уже светало. Он лежал на влажном песке абсолютно нагим. Воспоминания этой ночи пришли к нему не сразу. Он ощутил, что тело его и лицо обожжены, опалены волосы… Давид вспомнил, что в тот день грудь его превратилась в вулкан. Лава обжигала изнутри, рвалась наружу. Он хотел испытать себя, но кирпичные стены мастерской Баратрана были слишком тесны для него.

Теперь же ему стоило одеться и поспешить домой. Отныне он знал главное: его сила велика. Но этой ночью она угрожала его собственной жизни! Мало взлететь – нужно уметь, подобно птице, пронестись стрелой между ветвей деревьев, зацепив крыльями потоки воздуха. Иначе – смерть.

«Ничего, – шагая по мокрому песку в сторону Пальма-Амы, размышлял Давид, – я вычислю формулу совершенства! Вот когда мое могущество будет подобно молнии!»