Читать книгу - "Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк"

– «Вот, иду и издали облизываюсь!».

– «На кого? На еду, или на меня?!» – встретила его расплывшейся улыбкой, неожиданно осмелевшая, симпатичная женщина средних лет.

– «Да! На всё и всех!» – многозначительно успел парировать Платон.

– «А-а! Девчонки!» – нараспев позвала она остальных из троицы «богатырок».

Но сразу вошла лишь Наталья, и издали, приветливо улыбаясь, поздоровалась с Платоном.

А Валентина вышла на сцену лишь под занавес, когда Платон уже расплачивался:

– «Как жизнь?!» – начала она, слишком весело улыбаясь.

– «Да нормально!» – формально начал Платон, но ту же спохватился:

– «Хоть держись! Всё бьёт ключом, гаечным, но не по голове, а по плечу! Нет, шучу! Всё нормально! Вот если бы Вы меня спросили, как живёшь, то раньше я отвечал – регулярно и с удовольствием!».

– «А сейчас?!» – радостно подхватила тему догадливая Валентина.

– «Да и сейчас бывает с удовольствием, но не регулярно…, что явно недостаточно и вредит здоровью!» – смеясь, закончил он.

– «Ха-ха-ха!» – в свою очередь рассмеялась озабоченная женщина, поняв намёк не менее озабоченного мужчины.

В четверг утром, одиннадцатого декабря, Платон персонально поздравил Алексея с днём рождения, пожелав тому пока только здоровья, так как остальное ему само собой приложится.

Позже на своей машине именинник повёз Надежду с подарком и поздравлением в институт к Ольге Михайловне.

Через окно цеха Платон увидел, как подпрыгивающей походкой довольного собой человека, Алексей шёл к машине.

Наверно, потому, что он теперь ходит мало, старается это делать усердней?! – подумал тогда насмешник.

Опять же, через окно, он увидел, что стоящая около машины начальница, кроме всего прочего, держит в руке и файл с листом белеющей бумаги – наверняка его стихотворение.

Но занятого работой автора не взяли, никак не объяснив такой подход, а курьер-доцент был на задании.

Тогда Платон невольно подумал, что Надежда ревнует его к прошлому успеху, и не хочет, чтобы автор зачитал сам своё послание, и вновь засветился с ним.

Так ей было удобнее.

То есть самой зачитать, якобы, её, или, в крайнем случае, всего коллектива послание, не выпячивая достижение персонально Платона.

Не знала тогда ревнивица, что этим она сама себя и высекла, так как дальновидный Платон её здесь же нечаянно и подставил. Ибо Юбилярша уже имела на руках полный, авторский экземпляр поздравительного стихотворения.

По неожиданно скорому возвращению поздравляющей парочки никакой информации от них не поступило.

Позже, улучив момент, Платон исподволь подвёл Надежду к этому вопросу, но та высказалась очень кратко:

– «Мы приехали, зашли на этаж. Там был накрыт стол, но мы садиться не стали. Вызвали Ольгу вниз, и на улице перегрузили наш тяжёлый подарок сразу в её машину. Она была страшно довольна такой универсальной газонокосилкой!».

И всё! Больше Платон ничего интересного для себя не услышал.

В этот же день, но не по обыкновению, а с большим скрипом, с долгой неизвестностью, рабочее время для коллег неожиданно закончилось, поначалу было манкированным, днём рождения Алексея.

С утра Надежда объявила, что Лёшка не собирается отмечать свой праздник по семейным обстоятельствам.

В обеденный перерыв, пообедав в столовой, Платон зашёл в булочную на углу Воронцова поля, и неожиданно встретил там Гудина. Тот стоял в очереди позади офицеров-африканцев и явно маялся, готовясь что-то сказать им умное, академическое, нарочно пока не обращая внимания на коллегу.

– «Ребят! А Вы из какой страны?» – наконец спросил Гудин офицеров-африканцев.

– «Из Заира!».

– «А это што за страна?» – всё же шёпотом спросил он у Платона.

– «Да бывшее Конго!».

– А-а! А как там Чомба Ваш поживает?».

Те, вытаращив от удивления глаза, испуганно посмотрели на дурака.

– «Ты бы ещё спросил их про Иисуса Христа! Дубина! Твою Чомбу уж давно прибили!».

Старец захохотал, делая вид, что пошутил, и не обращая сейчас внимание на оскорбление коллеги.

Пообедав, Платон спокойно работал. Также спокойно работали и все остальные, включая самого Алексея.

И вдруг, как прорвало! В половине четвёртого Алексей неожиданно предложил подъехать в их любимый ресторан «Пилзнер».

Однако коменданта Ноны на рабочем месте в этот момент не оказалось. Так что недолюбливаемой Алексеем и его любовницей Ольгой красавице Ноне сегодня, как говорится, обломилось. На авто Алексея подъехали до середины Покровского бульвара, далее прошли пешком.

Алексей с Гудиным быстро шли впереди. Было смешно видеть, как старый, почти вприпрыжку еле поспевает за молодым.

Платон с Надеждой не спеша, степенно и уверенно, шли сзади.

Наверно сейчас Иван гудит Лёшке на ухо по-поводу предстоящего непомерно большого и дорого моего заказа? – подумал Платон.

И, как впоследствии выяснилось, оказался прав.

Далее всё проходило по давно отработанному сценарию.

Но Платон был верен своему плану, и заказал морс, в чём невольно оказался даже не солидарным с именинником, которому ещё предстояло побывать за рулём, всё же заказавшим триста граммов пива.

Когда Платон неожиданно для всех заказал морс, Гудин с Ляпуновым переглянулись. Видимо прогноз Ивана уже не сбывался.

– «И сколько, Лёш, тебе стукнуло?» – нарочно спросил Платон, хотя это прекрасно знал и сам.

Но уж очень хотелось отплатить той же монетой невежде, который всегда забывал возрасты своих коллег. Ему ведь было всё равно!

Всё же услышав удивлённый ответ, немного замявшегося виновника торжества, Платон не удержался от продолжения:

– «Тридцать восемь? Надо же! Оказывается, года летят не только у меня!».

Принесли пиво, морс задерживался. И тут подлец Гудин дорвался, предложив тост за именинника, не ожидая, пока поднесут Платону.

Лёшка пытался было остановить невнимательного. Но Надежда по глупости, или из-за вредности, поддержала порыв старца.

И «Святая троица» дружно пригубила свои бокалы пива за здоровье Ляпунова.

В этот момент Платон даже опешил от такой наглости и неуважения к себе со стороны коллег.

Вот уж этого он никак не ожидал от интеллигентов.

Как же так? Ну, ладно, профессиональный подлец Гудин, а Надежда с Лёшкой? Что же они? Вот где и в каких мелочах всё и проявляется! – сокрушался Платон.